Юлия Нестеренко - «Волкодавы» Берии в Чечне. Против Абвера и абреков

— Собаке собачья смерть! — заключает Нестеренко и, взяв меня за руку, уводит от трупа.

Меня всего трясет: и от нервных переживаний, и от холода — на мне насквозь промокшее после купания в реке обмундирование. Товарищи спешно раскладывают костер, Серега раздевает меня и, не жалея спирта из своей фляги, растирает мое тело жесткой рукавицей. Потом почти насильно вливает мне в горло остатки огненного пойла: «Это поможет тебе побыстрее успокоиться и не простудиться!» Снимает с себя теплый свитер, остальные товарищи тоже делятся своими вещами, и вот я одет и согрет не только теплом их вещей, но и теплом их искренней заботы обо мне.

— Одного из тяжелораненых врагов нашим удалось захватить в плен, вот он сидит, привалившись спиной к дереву, Петров наскоро перевязал его раны и теперь готовится допросить его.

Пленный явно не немец: бритая голова, курчавая темная бородка. Игнорируя нас, антрацитовые глаза впиваются в Асланбека.

— Чермоев! — как змея шипит он. — Сколько лет я мечтал воткнуть кинжал в твое поганое сердце! Отомстить наконец за то, что после революции ты и твои дружки оскорбили и унизили наш древний род, отобрали у нас все богатства!

— Поверь, Рамзан, я не менее рад нашей встрече, — с леденящей душу любезностью отзывается наш чеченский друг. — А богатство принадлежит народу.

— Вместе с кяфирами оскверняешь наши горы, преследуешь честных мусульман?

— А кто здесь честный мусульманин? Не вижу таких, — картинно вертит головой капитан. — А кяфиры вроде с тобой вместе на парашютах с неба спустились?

— Ты и твои дружки продались Советам за чины и паек. Вы помогаете русским грабить вайнахов.

— Зато не грабим на большой дороге, как ваши бандиты.

— Ты предал свой народ! Опозорил своих предков!

О, прямо как беседа Пауля с Менцелем, только окрашенная в кавказский колорит и поэтому более живописная. А по сути, тот же диалог двух глухих. Наконец Петрову это надоедает, и он требует:

— Аслан, давай ближе к теме допроса. Нам желательно знать их планы и маршрут.

Но бандит не унимается, видно, ему хочется побольнее поддеть своего старого врага.

— И твоя сестра позорит честь женщины-горянки! — продолжает он.

— Что вы сделали с ней?! Отвечай, или я тебя зарежу как шакала! — рванулся к кинжалу Аслан.

— Твоя Лайсат была у меня в руках, в полной моей власти, — злобно расхохотался бандит. — Именно увидев ее с парнем, выдававшим себя за немецкого радиста, я заподозрил подмену. Я знал, что она комсомолка и твоя сестра. Она пыталась сопротивляться, но наши схватили их обоих.

— Клянусь могилой своего отца, я поганой твоей кровью смою позор со своего рода! — Аслан уже почти не в состоянии сдерживаться.

— Парни Гольдвица хотели позабавиться с ней, а потом убить. Но я не позволил. Все-таки она горянка. Я сказал, что она пригодится нам в качестве заложницы.

— Правда?! И на каких условиях?

— Вы отдаете нам рацию и не мешаете перебраться через линию фронта к своим.

— Ну, если первое теоретически возможно, то второе зависит не только от нас. Вас ловит несколько отрядов НКВД.

— От вас тоже! Вы сообщаете своим, что встретили нас совершенно в другом месте, скажем, километрах в сорока отсюда. Пока красные будут прочесывать лес там, мы успеем уйти далеко по направлению к линии фронта.

— Но теперь заложница сбежала от вас. Половина вашего отряда перебита. Значит, ваши тем более будут стараться вернуться обратно через линию фронта. Где по договоренности с абвером вы должны пересечь линию фронта?

— Не знаю.

— От него мало толку, — нахмурился майор. — Самое главное мы узнали — они не планируют больше никаких диверсий, а хотят просто унести отсюда ноги. Мы должны настичь их, а пленный будет нам только обузой. Аслан, кончай его!

— Через минуту удовлетворенный в своей мести Чермоев уже обтирал о снег кровь с длинного лезвия своего кубачинского кинжала, а мы с Кристианом широко открытыми от ужаса глазами взирали на перерезанное, как у барана, горло пленного. Лицо Криса стало белым, как мел, я на секунду решил, что он Упадет в обморок, и подхватил его под руку.

— Нет нервов, нет сердца, нет жалости — ты сделан из крупповской стали. Вспомните, что написано в «Памятке немецкого солдата», — с язвительной улыбкой цитирует Петров на языке оригинала. — У тебя нет сердца и нервов, на войне они не нужны. Уничтожь в себе жалость и сострадание, действуй решительно, без колебаний.

Я прекрасно понимаю, что русский майор издевается над нами, но неужели он сам не знает, что никакой подобной памятки у солдат вермахта не было? Клянусь, я впервые услышал эти жуткие слова именно от него и с удивлением узнал, что, по словам большевистских газет, подобные памятки были вложены в Зольдбух каждого немецкого солдата. Конечно, я не говорю об этом Петрову, наверняка его обидят и разозлят мои рассуждения.

Командир приказывает мне срочно передать координаты, где обнаружен вражеский десант, и вызвать подмогу. Раньше связью с остальными отрядами НКВД и Лагодинским занимался русский радист, мне не доверяли; я только посылал заранее составленные чекистами радиограммы под бдительным надзором Славика. Теперь работу погибшего друга предстоит делать мне, я послушно разворачиваю рацию, даю свои позывные, но в ответ тишина.

Чермоев ругается, подозревая саботаж; я обиженно объясняю ему, что в горах часто бывают зоны, где прием радиоволн невозможен.

— И что делать?! — не верит чеченец.

— Ну, можно попробовать закинуть антенну повыше.

Цепляясь за ветки, карабкаюсь на высокую сосну и, приладив антенну на ее верхушке, снова выхожу в эфир. И снова безрезультатно.

— Возможно, хотя бы они нас слышат, — высказываю слабую надежду. — Так может быть, когда только односторонняя связь.

— Ерунда, налаживай нормальную связь! — злится Аслан. — Надеешься, что после гибели нашего радиста тебя больше некому контролировать, и ты будешь как угодно обманывать нас?! Наверняка не хочешь, чтобы наши поймали твоих камерадов!

— Эти нацистские убийцы мне не товарищи, — говорю я, исподлобья глядя на капитана.

— Если бы он не убил того эсэсовца, я бы подумал, что он предал нас и вел врагов нас уничтожить, — шепчет он на ухо Петрову.

После еще одной неудачной попытки предлагаю перебраться в другое место, на гребень, но и оттуда связаться с подкреплением не удается.

Решаем пока сами преследовать остатки десанта, благо их осталось не так уж много, около восьми человек, и вроде бы некоторые из убежавших ранены. Если что, бой будет практически один на один, у врагов уже нет численного перевеса. Но зимний день в декабре короток. Так как преследование по темноте невозможно, приходится отложить мероприятие до утра, а пока возвращаемся в пещеру. Несем с собой истерзанный труп Славика: я довел отряд до места ночевки вражеского десанта, и мы забрали нашего бедного товарища, чтобы достойно похоронить. Все советские члены отряда возмущены жестокостью нацистов, Гюнтер и Крис тоже в шоке.