Юлия Нестеренко - «Волкодавы» Берии в Чечне. Против Абвера и абреков

Итак, нам предстояло поучаствовать в сеансе народной медицины. Зрелище получилось не для слабонервных! Аслан очистил от коры тонкий кизиловый прутик, намотал на него длинный черный волос, выдернутый из прически Лайсат; затем велел мне и Гюнтеру крепко держать пленного. Чермоев снял повязку и сдавил больную ногу; некоторое время прицеливался, а затем резким движением проткнул острым прутиком рану насквозь. Немец заорал от боли и чуть не вырвался из наших рук.

— Терпи! Или ты не мужчина?! — презрительно бросил ему Чермоев. — А ты, Гроне, держи покрепче, совсем, что ли, силы у тебя нет!

Из раны с обеих сторон ручьем хлынула темная грязная кровь, смешанная с гноем. Аслан своими заскорузлыми пальцами давил на рану со всех сторон, чтобы вышел гной, пленный буквально заходился от крика и извивался в наших руках.

— У меня уже в ушах звенит! Заткни ему рот или я не стану лечить! — не выдержал чеченец.

Он взял куски свежего бараньего жира и закрыл ими отверстия раны, затем перевязал разорванной трофейной нижней рубашкой, а поверх привязал баранью шкуру.

— А это точно поможет? Мне это больше напоминает средневековую пытку, чем врачевание, — с сомнением прошептал Димпер.

— Что ты болтаешь, идиот! — Петров все же услыхал его слова и потянулся, чтобы отвесить подзатыльник; Крис увернулся и отскочил в угол.

— Лучше возьми и вынеси эти окровавленные тряпки! — приказал майор.

Опасливо косясь на него, мальчишка приблизился и, быстро схватив ворох грязных тряпок, пулей вылетел из пещеры.

Охрипший от крика пленный затих, уткнувшись в мои колени, я укрыл его рваным одеялом и остался дежурить подле него.

— Я не верю, что этот гад не принимал участия в расправе над Славиком, — пробурчал Чермоев.

— Он поклялся нам! — возразил Гюнтер.

— Конечно, в плену он поклянется в чем угодно!

Потом я случайно услышал разговор Аслана с майором: они оба с удовольствием бы пристрелили пленного, но Петров опасался, что это сильно возмутит перевербованных немцев. Правда, майор сказал, что раненый является большой обузой для отряда и если нас так волнует его судьба, то и тащить его тоже должны мы сами.

В тот же день мне удалось связаться по рации с Лагодинским. Я кратко описал ему все случившееся; он сказал, что срочно вышлет две роты НКВД в наш квадрат с заданием прочесать окрестные горы и выловить остатки вражеского десанта. Нам же было дано указание возвращаться на базу.

— Этот разговор произошел примерно через неделю после боя у Итум-Калинского камня, когда мы уже вернулись на базу и Лагодинский предоставил всем нам несколько дней отдыха. Накануне вечером мы поминали бедного Славика, наутро все старшие члены отряда, не исключая Гюнтера, лежали в комнате с синдромом дикого похмелья. Мы с Димпером выпили меньше, но голова все равно сильно гудела, и мы решили выбраться на свежий воздух во внутреннем дворике крепости. Погода стояла промозглая и неприятная, горы вокруг были скрыты густой пеленой низкой свинцовой облачности, но пронизывающий влажный ветер хотя бы слегка охлаждал тяжелую после русской водки голову. Натянув на головы капюшоны белых зимних курток, мы сидели под навесом и молчали. Внезапно послышались чьи-то шаги, и на галерее, кутаясь в меховую летную куртку, появился Хансен.

— Привет, ребята, — сказал он. — У меня такое впечатление, что вы избегаете моего общества, уже Два дня как вернулись с задания, но никто из вас даже не зашел ко мне. И может, расскажете, по какому поводу у вас вчера была такая грандиозная попойка с Русскими?

— Расскажем, — переглянулись мы с Димпером и, вздохнув, начали свой рассказ.

По мере того как повествование дошло до ужасной гибели Славика, лицо Курта бледнело и вытягивалось все больше и больше.

— Но, Пауль, — спросил он, — неужели ты сам видел весь этот ужас своими глазами?!

— Слава богу, нет, о подробностях казни мне рассказала Лайсат, когда мы лежали связанные.

— То есть вы обо всем судите только на основе рассказа этой женщины?! — Хансен аж подскочил. — Все-таки сомневаюсь, что немецкие солдаты выдумали такое. Эти десантники находились в боевой обстановке. Откуда они взяли даже времени для совершения такого ужасного ритуала?

— К сожалению, у эсэсманов были и время, и злость, и необходимость в получении сведений о нашем отряде, — покачал головой Димпер.

— Если дело идет о пытках для получения информации о действиях карательных частей НКВД, то можно себе представить намного более простые методы. Пожалуйста, послушайте меня, неужели вы сами не видите явных нестыковок! В положении боевой готовности немыслимо мастерить крест, искать крупные ржавые гвозди, приколоть жертву к кресту, выкопать яму, поднять крест с живым Славиком и тогда только начать запрос, сопровождаемый телесной пыткой. Невозможно! Пауль, Крис, вы ведь не видели этого сами, почему вы доверяете рассказу Чермоевой?! — Хансен говорил горячо и страстно, отчаянно жестикулируя.

— Курт, клянусь, я сам был в шоке и верил с трудом! Но я видел окровавленный, истерзанный труп моего друга. Мне стало жутко от мысли, что это сделали мои соотечественники…

— Пауль, вы были с Лайсат пленниками эсэсманов и ей любым способом надо было настроить тебя против них, заставить тебя сражаться. Она очень хитра и знала, на что ты отреагируешь наиболее остро! Она могла намеренно сгустить краски! Меня тоже возмущает убийство Славика, но получается, что те немцы сами мстили русским из НКВД за гибель десанта Шмеккера! Они же не знали, что некоторые из вас остались живы и что перед ними находится настоящий немецкий радист из той захваченной НКВД группы. Ведь ты сделал все возможное, чтобы не разубеждать их в том, что ты такой же русский солдат, как Славик.

— Но, Курт, у меня были причины для этого! Неужели ты думаешь, узнав, что я немецкий перебежчик, они бы оставили меня в живых?!

Черт его знает, какая буря поднялась у меня в душе после этого разговора! Я со злостью швырнул злополучный эсэсовский кинжал в ближайшее дерево, вонзившись на половину лезвия, он застыл, тускло сверкая в лучах холодного зимнего солнца. На лезвии горели готические буквы «…Heisst Treue».

— Этот наци хотел убить меня этим кинжалом! И убил бы без сожаления, если бы я не оказался сильнее его.

— Пауль, помнишь, я говорил тебе о рассказах моего отца о стычках между правыми и левыми группировками в период между окончанием Первой мировой войны и приходом Гитлера к власти?! Мордобои тогда были обычным делом: текла кровь; были раненые и даже убитые. Немцы дрались с немцами, штурмовики и красные бригады… Большевики именно этого и добиваются…