Камран Паша - Тень мечей

Но Саладин не желал ничего слышать.

— Ерунда. Кроме того, сапфиры меркнут перед твоей красотой.

Она тут же вспомнила предостережения дядюшки. Она была не готова играть в эти игры.

— Мне пора домой. Дядюшка на базаре, покупает продукты к шаббату. [41] Священный день отдохновения — суббота. Он скоро вернется.

— Не раньше чем через час. Во всяком случае, так доложили мне соглядатаи. — Саладин смерил девушку пристальным взглядом, видимо заметив ее неловкость. Он отошел в сторону, дав ей возможность успокоиться, и стал оглядывать искусно возделанные ряды тюльпанов, посаженные под лимонным деревом.

— Тебе нравится сад?

Мириам была благодарна за эту передышку в любовных ухаживаниях.

— Он прекрасен.

Лицо Саладина приобрело странное выражение, как будто он вспомнил нечто, о чем давно запретил себе вспоминать.

— Разве он может сравниться с оазисом в Аскалоне!

Мириам почувствовала, как по телу пробежал холодок, когда на нее нахлынули собственные нежданные воспоминания.

— Близ Синая? — Она сделала вид, что не знает, где это. Лучше так.

Саладин кивнул.

— Большую часть жизни я провел в Каире и Дамаске, жемчужинах халифата. Но сады Аскалона не имеют себе равных на всем белом свете, — сказал султан.

Мириам старалась не оглядываться, но сейчас была не в силах отогнать воспоминания. Ей тринадцать, она только отошла от потрясения после первых месячных, когда их караван остановился в Аскалоне. Сады там и вправду были удивительные — она таких нигде ни раньше, ни потом не видела. Она вспомнила, как собирала золотистые цветы подсолнечника в подарок своей маме Рахиль. У мамы как раз был в волосах подсолнечник, когда воин-крестоносец пригвоздил ее к земле.

Нет. Больше никаких воспоминаний. Мириам поймала себя на том, что убирает цветок, который Саладин воткнул ей в волосы.

— Султан удивляет меня. Не знала, что воинам нравятся цветы, — произнесла она, отгоняя от себя страшные воспоминания.

Саладин все еще оставался задумчивым.

— Я полюбил свою первую девушку в Аскалоне под пальмой. Однажды лунной ночью… Аскалон навсегда останется для меня особенным местом.

Другие женщины покраснели бы от подобного глубоко личного признания, но Мириам лишь пристальнее взглянула на султана.

— Похоже, ты до сих пор любишь ее.

Саладин посмотрел на Мириам и улыбнулся. Если он и заметил, что она вытащила розу из волос, то промолчал.

— Она была очень красива. — Неужели он хотел поддразнить ее? Мириам почувствовала, как внутри растет волна раздражения.

— А тебя интересует только женская красота, сеид? Больше ничего? — А она-то надеялась, что он на самом деле натура утонченная, как ей вначале показалось. Вероятно, когда дело касается женщин, он такой, как и остальные мужчины.

Саладин подошел к ней почти вплотную, провел рукой по ее щеке, и Мириам почувствовала, как замерло сердце.

— У меня тяжелая жизнь, Мириам. В ней много войны и казней. Я нахожу утешение в красоте.

Мириам сделала шаг назад. По телу вновь пробежала странная дрожь, которая начала ее пугать. Девушка засмеялась, надеясь подавить нарастающую внутри бурю.

— А когда она постареет и увянет? Тогда ее красота тебя утешит?

Саладин наклонился к Мириам, как будто собирался выдать ей государственную тайну.

— Тогда я найду утешение в ее смехе.

Мириам заметила, что ее невольно тянет к султану. Как мотылька на пламя.

— Сеид…

Он наклонился, как будто хотел ее поцеловать. Мириам почувствовала, как заколотилось сердце. Неожиданно султан отступил.

— В прошлый раз меня поразила твоя смелость. Мало у кого хватает духу говорить о том, что думаешь, в моем присутствии, — сказал султан.

Мириам покраснела. Ее ставила в тупик эта игра, а замешательство неизбежно затрагивало гордость и злило. Она не какая-нибудь безграмотная селянка, с которой можно играть в кошки-мышки.

— Разве не ваш Пророк сказал: «Главный джихад — это когда человек говорит правду в лицо правящему тирану»?

Саладин повернулся к Мириам, изумленный тем, что она цитирует одно из преданий о словах и деяниях Пророка — хадису. Редко кто, за исключением учащихся медресе [42] Мусульманское учебное заведение, выполняющее роль средней школы и мусульманской духовной семинарии, обычно открывалось при мечетях. , мог похвастаться тем, что цитирует тысячи изречений Мухаммеда. И уж точно он не ожидал таких познаний у юной еврейки.

— Ты не перестаешь меня удивлять! — воскликнул султан. Мириам заметила, что его восхищение было неподдельным.

— Моя тетушка воспитала образованную девушку, — ответила она, не в силах скрыть надменность в голосе.

Саладин внезапно опять шагнул к Мириам и взял ее за руку. Она вновь смутилась, ощутив жар его тела.

— Равно как и красивую, — добавил он.

Черт бы его побрал! Она вдруг поняла, что раздражение, вызванное поведением Саладина, перерастает в желание. В его присутствии Мириам чувствовала себя на удивление беспомощной, что одновременно пугало и захватывало ее.

— Опять это слово, — все, что она успела произнести, прежде чем он нагнулся и поцеловал ее. Мириам решила сопротивляться, но уже в следующее мгновение осознала, как ее неумолимо затягивает в бурный поток его судьбы. «Против течения истории не поплывешь» — так, кажется, говорил султан. И против страсти.

Они целовались долго и страстно, время как будто остановилось. Мириам, конечно, целовалась не в первый раз. Ее тетушка ужаснулась бы, узнав, насколько Мириам искушена в делах сердечных. И плотских. Но было в объятиях Саладина что-то первобытное, подавляющее, как будто ее затягивало в водоворот, а сердце сладостно щемило.

Мириам вырвалась из его объятий, как тонущий выныривает на поверхность в надежде последний раз глотнуть воздуха. Она хотела продолжить поцелуй, забывшись в порыве страсти, и боялась этого.

Саладин смотрел на спутницу, его бледное лицо горца разрумянилось. Какая бы сила ни охватила ее, она затронула и султана.

— Что ты скажешь, если я предложу тебе присоединиться к моему гарему?

Ну, это уж слишком! Слишком много событий для одного летнего дня. Она обязана положить этому конец, пока ее саму не поглотило безумие.

— Я бы ответила, что недостойна такой чести.

— А если я утверждаю, что достойна?

Мириам заставила себя посмотреть в глаза султану. Казалось, что она смотрит прямо на солнце. Однако даже не моргнула.

— Но, сеид, ты уже взял в жены четырех самых красивых женщин халифата. Насколько я понимаю, больше жениться тебе вера не позволяет.

Саладин помолчал, пристально разглядывая ее лицо.

— Это правда. Но тебе не нужно быть моей женой, чтобы делить со мной ложе, — ответил он.