Камран Паша - Тень мечей

— Еще рано, — ответил король. — Я не знаю, будет ли сарацин аккуратным посредником между нами и Саладином, но и нашим братьям на берегу я не доверяю. Можешь пока даровать этому первому помощнику жизнь и, если хочешь, поучиться их языку. Я бы предпочел, чтобы мои полководцы, если представится возможность, общались с безбожниками напрямую.

Уильям улыбнулся великодушию своего короля. В это мгновение корабль качнуло: моряки бросили якоря, чтобы не разбиться о коралловые рифы. Ричард с Уильямом увидели, как на берегу собрались удивленные солдаты, не верящие своим глазам, что Всевышний послал им на помощь такую невероятную армаду. Некоторые, опустившись на колени, плакали, другие, хотя и остались стоять, сложили руки в благодарственной молитве. Это был на самом деле волнующий момент.

Когда по осажденному лагерю распространилось ошеломляющее известие о прибытии флота с запада, с берега раздались звуки горнов и труб — знак приветствия нового короля и вступления его легионов в ряды святого союза, который теперь точно вырвет Иерусалим из рук язычников.

— Святая земля ждет моего короля! — провозгласил Уильям. — Ты исполнил волю своего отца.

При упоминании о короле Генрихе Ричард почувствовал, как туча омрачила его размякшее сердце.

— Пока еще нет, — ответил он, и улыбка исчезла с его лица. — Исполню, когда буду держать голову Саладина в своих руках.

Конрад де Монферрат, наследник престола павшего Иерусалимского королевства, со смешанным чувством смотрел на огромную армаду, растянувшуюся на западе до самого горизонта. Слухи о том, что его братья в Европе собирают свои лучшие силы, чтобы организовать новый крестовый поход, многие месяцы вселяли в его осажденные войска столь необходимую им надежду. Но сейчас, когда помощь прибыла, когда он увидел собственными глазами армию намного большую, чем можно было представить, когда смотрел на сотни судов под флагами всех великих христианских держав, — у него по спине пробежал холодок. Вторжением такого масштаба явно руководили люди великой доблести, искусные дипломаты. Такие правители, Конрад знал по опыту, слишком амбициозны, чтобы уважать права тех, на чью защиту, по их словам, они становились.

Конрад, разумеется, не мог рассказать о своих опасениях солдатам, которые радовались чуду, ниспосланному им Господом в трудный час. Около двух лет эти преданные воины — последние остатки армии франков, которую Саладин разбил при Хаттине, — обороняли эту землю от превышающих во сто крат сил противника. Безбожники вытеснили их из сердца Палестины к самому морскому побережью. Его армия, насчитывавшая первоначально пятнадцать тысяч солдат, уменьшилась на треть из-за голода, болезней и постоянных стычек с сарацинскими ордами. Те, кто выжил, являлись самыми преданными и храбрыми воинами Христа, но Конрад понимал: объединенные силы Египта и Сирии нападут на их лагерь на окраине Акры и сотрут с лица земли последнее напоминание о христианском правлении в Палестине. Это только вопрос времени.

Поэтому его солдаты считали прибытие сил с запада манной небесной. Двадцать тысяч солдат, облаченных в блестящие латы, с новейшим оружием из Франции и Италии воспринимались ими как армия ангелов, пришедших с моря, чтобы вернуть Святую землю ее законному христианскому королю Конраду де Монферрату. Дворянин знал, что большинству его горячо преданных солдат даже в голову не пришло, что военачальники этой дивной армии спасителей могут иметь собственные виды на Иерусалимский престол.

Конрад потер шрам на левой щеке — он часто так делал, когда глубоко задумывался. Неровная красная полоска шла от глаза почти до самой губы, как будто он однажды так сильно рыдал, что слезы промыли глубокую борозду на лице. Его солдаты разнесли по свету много историй о его отваге в сражениях с безбожниками, и все считали, что свой шрам он заработал во время смелой вылазки против могущественного противника. Правда была не слишком приятной, поэтому он даже не пытался разубеждать свой народ.

Король Иерусалима вышел из своего когда-то алого, а теперь выцветшего под разрушительными действиями соленого ветра и солнца шатра. Его командный пункт больше ничем не напоминал величественный королевский павильон, который разворачивали лишь во время сражения. А само сражение уже перестало быть историческим событием, определяющим короткую, но славную минуту в жизни любого молодого человека. Сражение стало тоскливой, рутинной, каждодневной работой.

Он обнаружил, что лезет в карман за зеленым нефритовым ожерельем, которое частенько перебирал в руках, когда погружался в размышления. В конце ряда сверкающих бусинок свисал восьмиугольный амулет. Если бы кто-то захотел рассмотреть его поближе, то был бы поражен, увидев, что на нефрите выгравированы еврейские буквы. Это было воспоминание о давно минувших годах; он сорвал его с шеи женщины-язычницы, которой выпала честь первой пасть от руки самого Конрада по прибытии им на Святую землю. Темноволосой красавице не посчастливилось: она оказалась в караване, который шел по окраинам Синая, когда на него напали крестоносцы. Тот набег явился значимым событием, и Конрад многие годы носил с собою амулет как напоминание о его священной цели — очистить Святую землю от языческих полукровок и христопродавцев. А шрам на его лице будил еще более неприятные мысли о памятном дне, но также служил напоминанием о том, какую цену должен заплатить правоверный за торжество победы.

Конрад шагал по задымленному лагерю, по земле, покрытой кучами мусора и человеческими экскрементами, гладил рукой свои преждевременно поседевшие кудри и вспоминал. Маркграф Монферрат вырос в красивейших дворцах Франции, где исполнялись любые его прихоти, где каждая девица в замке его отца была готова с радостью утолить зуд в его чреслах. Но жизнь, исполненная изобилия, неизбежно пресыщает и наскучивает, уступая место юношескому стремлению к свободе и приключениям.

Вопреки предупреждениям разгневанного отца или, скорее всего, из-за них Конрад покинул тенистые рощи дворца и, потакая своей прихоти, отправился на корабле к родственникам в Палестину. Молодой маркграф Монферратский, подгоняемый мечтами о завоеваниях и славных сражениях с безбожниками, прибыл в Иерусалим. По пути он успел набить шишки в междоусобных стычках между братьями-христианами в Византии и в сражениях против турецких орд, посягавших на земли христиан. Он с ужасом констатировал внутреннюю опустошенность и пораженчество провального правления Ги де Лузиньяна. Вместо жизни, полной подвигов против орд варваров, Конрад увидел, что единственные войны, которые интересовали знать, — междоусобные.