Камран Паша - Тень мечей

Саладин и Рено опустили забрала и без лишних слов поскакали навстречу друг другу. Да и нужны ли были здесь какие-то слова? Каждый из них так долго жил исключительно ради одной цели — убить другого, — что в то мгновение оба позабыли обо всех иных целях войны. Ятаган Саладина, выкованный из лучшей дамасской стали, скрестился с мечом Рено. Искры брызнули во все стороны, будто сами клинки пропитались ненавистью, переполнявшей души бойцов. Удар, другой, третий — клинки исполняли танец смерти. Вокруг кипела битва, но для обоих полководцев весь мир словно исчез. Им чудилось, что они бьются друг с другом на пустом поле без конца и края, и ни один не видел ничего и никого, кроме своего противника.

И вдруг рассеялись колдовские чары поединка. Могучий удар Саладина пришелся по крестовине меча Рено, разрубил латную рукавицу и кольчугу, разрезал плоть до самой кости. Рыцарь возопил от боли и выронил меч. Султан и мига не промедлил: он взмахнул саблей, целясь Рено в горло. Его заклятый враг инстинктивно наклонил голову вперед, принимая на шлем удар, который в любом ином случае снес бы ему голову. Рено, выбитый из седла, упал в грязь; сознание покинуло его.

Ги, король Иерусалимский, наблюдал за развернувшимся сражением со стороны. Он видел, как герольды подают с передовой сигналы флажками. Сигналы были новыми, разработанными в спешке, потому что мусульмане недавно рассекретили прежнюю систему: один из пленников выдал им все. Королю показалось, что он разобрал сообщение, которое срочно передавали его полководцам, находившимся на поля боя. Флажки поднимались и опускались, цвет каждого и число взмахов складывались в сложную систему информации для тех, кому приходилось принимать решения в пылу сражения. Если он правильно понял значение синих и зеленых флажков, то Рено попал в плен. Фиолетовая вспышка, за ней оранжевая: передовой ударный отряд смят. Красный, черный, опять красный: госпитальеры рассеяны по всему полю и не в силах прикрыть фланги и тыл тамплиеров. Король понимал, что это значит. Его войска рассечены на мелкие группы, к тому же враг значительно превосходит их в численности. Еще несколько минут — и в живых никого из них не останется. Серый, фиолетовый, черный: Раймунд угодил в засаду у Тивериадского озера, а Балиан окружен позади, в тылу. Разрозненные отряды армии франков бессильны прийти к нему на выручку.

И вот тут, размышляя над тем, как ужасны превратности судьбы, король Ги стал свидетелем зрелища, глубоко запавшего ему в душу. Ужасная сцена происходила всего в полусотне шагов от его шатра, на вершине холма, называемого Рога Хаттина. Там, в церковном облачении поверх полного боевого доспеха, стоял архиепископ Акры. [15] Город в Западной Галилее, на побережье Средиземного моря (территория современного Израиля). В руках он держал самую священную реликвию христианского мира — деревянную дощечку, по преданию, часть Животворящего Креста, на котором был распят Христос. В самом начале сражения Ги с мрачной иронией отметил, что Рога и были той знаменитой горой, где Христос произнес свою знаменитую Нагорную проповедь. Архиепископ подстрекал солдат к войне на том самом месте, где Господь велел христианам подставлять правую щеку, если ударили по левой. А сейчас Рога, залитые кровью и покрытые телами мертвых и умирающих, являлись молчаливыми свидетелями того, как люди ослушались слова Божьего. Они высоко вздымали крест в руках своих, но сердца их были глухи к заветам христианства.

Архиепископ во время сражения стоял на холме, в окружении фанатично преданных тамплиеров, и высоко вздымал руку, в которой держал священную реликвию, дабы видело ее все воинство Христово. Архиепископ и его свита надеялись, что вид Животворящего Креста вдохновит и сплотит мучимые жаждой, утратившие боевой дух войска. Но летучий отряд мусульманской конницы галопом подскакал к холму, окружил его отважных защитников и отрезал их от основных сил христианской армии.

Ги в бессильном ужасе наблюдал, как мусульманские лучники меткими выстрелами прокладывают себе путь сквозь последнюю линию обороны. Когда храбрые тамплиеры пали под неистощимым ливнем стрел, один из безбожников прорвался через узкую брешь в кольце обороняющихся и погнал коня прямо на перепуганного архиепископа. С пронзительным победным воплем, который был слышен, казалось, по всей долине, воин в чалме нанес удар такой силы, что его ятаган разлетелся на куски, врезавшись в кирасу архиепископа. Вспыхнул сноп искр, зазвенела сталь — и лезвие ятагана рассыпалось на сотни смертоносных игл, которые жалили служителя церкви даже через его латы. Старик повалился на спину, обливаясь кровью, хлынувшей из глубоких ран. Воин ислама, сидя в седле, нагнулся, вырвал из рук умирающего архиепископа священную реликвию и поднял над головой, чтобы все видели.

Крест Господень попал в руки безбожников. Война закончена. Воинство Христово побеждено.

Ги молча стоял под палящим солнцем, постепенно осознавая неотвратимость происшедшего. Да и что он мог сказать? Этот день уже давно должен был наступить. В войне с язычниками франки вели себя крайне недальновидно. Девяносто лет назад его предки ворвались в Иерусалим и устроили такую резню, какую этот город не видывал со времен разрушения Храма Соломона Титом и его центурионами. Даже Папа Римский, продажный деспот, открестился от случаев людоедства и иных леденящих кровь злодеяний, которые учинили так называемые воины Христовы над невинными жителями Палестины. Соотечественники Ги правили этой землей при помощи кнута, попирая все законы Божеские и человеческие. Франки полагали, что смогут удержать свою власть над Святой землей, используя самые нечестивые средства. Они обманывали себя, будучи уверенными, что их грехи против мусульман и евреев будут искуплены святой кровью Христовой.

В молодости, обуреваемый гордыней, Ги считал, что он и его народ непобедимы, ибо они воюют на стороне Господа. Но долгие годы жестокой войны погасили этот пламень. Он не мог сказать наверняка, что именно перевернуло в конечном счете его душу: крик ли какой-то старухи, умолявшей о пощаде, ужас ли в глазах ребенка при блеске франкского клинка. Жалобные крики множества людей не давали ему спать по ночам. Ги знал, что похожие на реальность кошмары, снедавшие его, посылает ему сам Господь, дабы вкусил он от адских мук, какие вполне заслужил, как и все христианские рыцари. Он с болью осознал: те, кто его окружает, уже давно перестали служить Христу и теперь поклоняются лишь собственной славе. Эта же война стала последним богохульством, переполнившим чашу терпения. Крестоносцы извратили саму идею христианской любви, и Господь не мог простить им этого. Пробил час расплаты, и Ги принял это как должное.