Джордж Вит-Мелвилл - Гладиаторы

— Возьми это зеркало в руку, — прошептала старуха, бросая кругом внимательный взгляд, когда они пришли к разбитой колонне, — и закрой глаза, покуда я буду трижды говорить слова заклинания, благодаря которым он явится, и затем смело смотри в зеркало, пока я буду считать до ста.

Мариамна покорно повиновалась всем ее внушениям. Стоя на этом пустыре, с зеркалом в руках, она закрыла глаза и внимательно слушала, как старуха торжественным голосом, протяжно и монотонно, произносила нараспев какие-то непонятные стихи, между тем как из-за тени, бросаемой сломанной колонной, поднималось поджарое туловище Дамазиппа, и в ту же минуту полдюжины хорошо вооруженных рабов поспешно выскочили из различных засад, где они сидели скорчившись за развалинами.

Прежде чем заклинание было повторено дважды, Дамазипп набросил шаль на голову девушки и так плотно обхватил ее своими сильными руками, что крик, возбуждающий тревогу, был невозможен. Прочие заговорщики схватили ее прежде, чем она смогла сделать движение, и быстро потащили в повозку, запряженную четверкой белых лошадей и поджидавшую их на соседней улице. Старуха следовала за ними быстрым шагом, и когда скинула на дороге свое женское одеяние, в ее хитрых чертах лица и сухопарых формах можно было признать египтянина Оарзеса.

Поравнявшись с совершенно запыхавшимся Дамазиппом, следовавшим позади рабов, несших свою ношу, он тихонько захохотал.

— Вообще мой план был лучше, — сказал он. — Какие бестолковые эти бабы, друг мой! Есть ли в мире какое-нибудь другое создание, какое можно было бы взять на такую пустую приманку — на трехдюймовое зеркало и призрак отсутствующего лица?

Но запыхавшийся Дамазипп не мог отвечать. Он продолжал торопливо идти вперед, занятый только одной заботой — посадить свою жертву в повозку, не встретив помехи. Когда это было сделано, он влез рядом с ней и, приказав Оарзесу и рабам следовать за ними как можно ближе, со всей скоростью направился к дому трибуна.

Но этот вечер в Риме был богат происшествиями, и, хотя именно поэтому он представлял больше удобства для совершения насилия, однако, с другой стороны, беспорядок и суматоха требовали большого благоразумия со стороны тех, кто хотел пройти по улицам, не будучи остановлен.

Крики, обеспокоившие двух отпущенников на их чердаке, когда они приготовлялись к своему блестяще удавшемуся предприятию, служили предвестниками надвигающейся бури. Эта буря разразилась и посеяла беспорядок и неистовство в большей части города. Как все возмущения подобного рода, мятеж возрастал в силе и жестокости одновременно во многих кварталах, и вовсе не по первоначальным причинам.

В эту ночь Рим сделался театром беспощадной гражданской войны, возбужденной интригами различных партий, пришедших в этот момент в столкновение.

Старая преторианская гвардия была распущена Вителлием, удалена без почестей и вознаграждения, которых она считала себя достойной, и сменена другой, на верность которой император смело полагался. Она называлась теперь новой преторианской гвардией во избежание смешения с предшествовавшей. Противоположные интересы этих двух сторон таили в самих себе грозные элементы вражды и борьбы. Старая гвардия, рассчитывая снова быть восстановленной Веспасианом в том случае, если бы он получил порфиру, изо всех сил стремилась добиться перемены династии и, благодаря сторонникам этого счастливого полководца, легко согласилась бы принять участие во всяком, хотя бы отчаянном, предприятии, которое завоевало бы ему трон. Опираясь на эту сильную помощь, сторонники Веспасиана, среди которых трибун Юлий Плацид был одним из самых деятельных и менее совестливых (хотя и пользовался доверием Вителлия), готовы были поднять знамя возмущения, нимало не опасаясь за последствия. Пороховой привод был приготовлен, в этот вечер нужно было только поджечь его. В правильном боевом порядке, разделенные на три отряда, с дротиками в начале и орлами в середине, старые преторианцы на закате солнца двинулись на атаку лагеря своих заместителей. Битва была кровопролитна и упорна. Новая гвардия, гордая своим производством и верная тому, кто купил ее услуги, защищалась не на живот, а на смерть. Лагерь несколько раз переходил из рук в руки. Осаждающие были храбро отражаемы во всех набегах, и лишь тогда только, когда все осажденные один за другим попадали в своих рядах, нося все свои раны на передней части тела, была одержана победа, победа, столь дорого стоившая победителям, что они уже не способны были оказать большие услуги в других ночных боях. Но это было только одно из тех генеральных сражений, печальным театром которых был Рим. Капитолий после сильной защиты был взят сторонниками царствующего императора и сожжен дотла.

Ранее эта крепость была взята и занята Сабином, объявившим себя правителем Рима во имя Веспасиана и принявшим, благодаря этому титулу, многих представителей высшей знати и депутацию от измученного и колеблющегося сената. Поочередно то одна, то другая партия нападала на эту крепость или защищала ее. Обладание ею, по-видимому, давало как бы какую-то неузаконенную власть над всем городом, и потому ее отстаивали с тем большей стойкостью, чем больше силы и остервенения обнаруживали осаждающие.

За час или два до захода солнца толпа недисциплинированных солдат, вооруженных только мечами и всего более страшных дикой яростью, вероятно воодушевлявшей их, перешла форум и начала карабкаться на Капитолийский холм.

Осаждающие, не имея военных снарядов ни для атаки, ни для защиты, жестоко страдали под градом стрел, летевших на них со стороны осажденных, пока, наконец, не пришли к мысли бросать на последних пылающие факелы с крыш окружавших крепость домов, построенных в мирное время и непредусмотрительно превышавших римскую крепость. Но напрасно осаждающие старались проникнуть в нее после того, как пламя уничтожило ворота, так как Сабин, с бесцеремонной изобретательностью римского солдата, завалил брешь сотней статуй богов и людей, сорванных с их священных пьедесталов, на которых они высились в течение веков. Тем не менее, огонь охватил смежные дома, и все деревянные строения Капитолия, старинные и высокие, немедленно были объяты пламенем. В несколько часов была разрушена до основания эта скиния гордости и римской истории. Нечувствительный к воспоминаниям, рассеянным вокруг него, забывший о Тарквиниях, Сципионах и бесчисленных священных именах, распространявших свое сияние на этот памятник величия его страны, Сабин терял присутствие духа по мере того, как необходимость сохранения его сказывалась все настоятельнее. Он уже не в состоянии был управлять своими войсками, и солдаты, пораженные ужасом после входа врагов, рассеялись и обратились в бегство. Большинство, включая сюда одну знатную женщину, сделалось достоянием меча; некоторые, благодаря сходству осаждающих и осажденных по оружию, внешности и языку, к своему счастию, успели узнать пароль, каким пользовался враг, и удачно ускользнули.