Михаил Шевердин - Набат. Агатовый перстень

Знал ли это Амирджанов, но он сгибался в поклонах, опуская глаза долу, прятал их от чересчур уж проница­тельного взгляда доктора.

Амирджанов пытался отвлечь внимание доктора: — Ах, как я беспокоился о вас, дорогой Пётр Ива­нович, когда узнал... так опасно, так опасно. Но вы теперь нашли себе сильного покровителя, очень сильного! Не правда ли?!

— Что вы здесь делаете?

— Как я рад за вас. Вы приняли правильное решение, Пётр Иванович. Вы теперь сыты и богаты.

— К чёрту, — сказал доктор, — вы лучше скажите, как вы попали сюда?

— А почему?.. Я же мусульманин.

— Вы? Когда вы успели?

— О, давно уже... в Бухаре. Почему, скажете, я при­нял мусульманство? — усмехнулся Амирджанов. — Чего проще: восток, экзотика, проникновение в самые тайны азиатского космоса. Опять же привлекало многоженство. Вместе с пророком Мухаммедом я мог бы воскликнуть: больше всего на свете я люблю женщин и благовония. Иметь четыре жены! Для моего темперамента — восторг. Иметь гарем! Да меня ещё на гимназической скамье за­вид-ки брали... Уже тогда нам рассказывали, что султан турецкий имел четыреста пятьдесят две жены, а эмир бухарский — сотни полторы.

Стало ясно, что он гаерничает, и Пётр Иванович рез­ко спросил:

— Сколько вам... дали за вероот... за ренегатство?..

— Какое громкое слово... ренегатство.

— Говорите!

— Да, я обещал... дал слово... Я всё скажу, только помните условие... Что мне оставалось делать в Бухаре, после своего бег... отъезда из Туркестана... когда про­изошла эта гнусная история... в совнархозе... Мне захо­телось в мед-ресе... изучать восточные науки, но мне, естественно, не поверили. Туда допускались только последователи Мухаммеда... Оставался один выход... единственный... ради науки... принять ислам... Формаль­ность, конечно, но...

— А сколько вам дали?

— Ну самую ерунду... так сказать, на обзаведение, Ну там дом с двором, парочку халатов, кисеи на чалму, средства на той.

— На первую жену?..

— А что тут такого?..

— Дёшево же вы продались. А что вы здесь де­лаете?

— О, — протянул многозначительно Амирджанов, — я закупаю кишки бараньи, коровьи кишки... Представляю германскую фирму «Мюллер и К°»! Разрешите, я на одну секунду...

Он вышел.

Доктор долго ждал его, но Амирджанов так и не вер­нулся. Пришлось Петру Ивановичу пойти к себе.

Между тем события шли своим чередом. Зять халифа прислал своего мёртвоголового адъютанта к Ибрагимбеку с сообщением, что он согласен сочетаться браком с той избранницей, которую ему нашли, что свадьба должна состояться скромно, но официально и торжественно, как подобает совершиться бракосочетанию главнокомандую­щего мусульманской армии, генералиссимуса и зятя ха­лифа. Пиршеству подобает быть тоже скромным — число гостей не более пятисот. Разрешение на брак должен дать сам ишан Сеид Музаффар, которого надо срочно вытре­бовать из Кабадиана.

Скороговоркой мёртвоголовый адъютант добавил:

— Господин зять халифа изволят считать, что бра­косочетание может состояться после окончания пере­говоров по военным вопросам.

— Видишь похоть его... разобрала, — хлопнул по ко­лену доктора Ибрагимбек. — Как наш аскет и праведник торопится прижаться к прелестям красавицы... — Но тут же он спохватился: — Переговоры... видишь, переговоры он хочет вести... — и хитро усмехнулся.

Ибрагимбек проникся такой симпатией к доктору, что не отпускал его от себя ни на шаг. Это имело известные положительные стороны. Смерть не угрожала Петру Ива­новичу. Ему вернули почти все его вещи, и, главное, ап­течку.

Но мысль о Жаннат не давала покоя доктору. День и ночь он думал о ней... Отлучаться от своей михманханы Ибрагимбек разрешал ему только в сопро­вождении Кривого, очевидно не совсем доверял своему новоявленному другу. А как хотелось Петру Ивано­вичу хоть на минутку увидеться с бедняжкой Жаннат ободрить её, посоветоваться с ней. Он напряженно перебирал в своей голове способы спасения молодой женщины.

Дня через три Ибрагимбек устроил пиршество.

Все сидели теперь уже в ярко освещённой михманхане. Здесь был и величественно державшийся Ибрагимбек, и зять халифа, и басмаческие курбаши, и среди гостей он — скромный доктор Пётр Иванович. Шёл пир, настоящий предсвадебный той, «мальчишник», как в ду­ше назвал его доктор. Его снедали самые разнообраз­ные чувства. Мысли метались беспорядочным роем в мозгу. Он стал близким человеком Ибрагимбека. Тот сказал ему: «Мигни — и я любого посажу на кол». Ибрагимбеку очень нужен был урус-табиб, чтобы по­кончить раз и навсегда с заклятым врагом Энвером. Власть и сила оказались в руках Петра Ивановича, но, увы, в одном он был бессилен. Он ничем не мог помочь Жаннат. Все хитроумные планы рушились, не успев ещё сложиться в мозгу. Временами он стонал от ярости. Хо­рошо, что его никто не слышал. В михманхане стано­вилось всё шумнее. Особенно буйствовал сам хозяин, на­курившийся анаши и пристававший с любезностями то к Энвербею, то к доктору. Язык у него заплетался, и он мямлил нечто невразумительное, требуя, чтобы сравни­вали красоту невесты зятя халифа с турецкими и рус­скими женщинами.

— Кра...са...вицы в Турции есть?.. — гнусавил он. А к-какие у них... этого-того, бедра... а? А русские.... э-э... очень белые вот тут?

Он всё больше распускал слюни, эротические виде­ния туманили ему голову, и он сладострастно начинал расписывать тучные прелести гиссарок и локаек. Каза­лось, он уже ничего не замечал, окончательно погрузив­шись в похотливые видения, однако едва доктор путал­ся встать из-за достархана, он наваливался на него всей тушей и бормотал:

— Душа моя, люблю тебя... За правду бьют, за лесть любят... я не такой... этого-того, наоборот... ску­шай вот этого-того... — И точно клещами цеплялся за его плечо, шептал: — Подсыпь ему... словчи... а я тебя озолочу.

Окончательно ошалевший от мусаласа и духоты, Пётр Иванович только мотал головой и, по правде го­воря, уже терял всякое соображение, но вдруг словно что-то разорвалось в его мозгу, и сознание сразу же прояснилось.

— Касымбек!

Кто-то громко произнес это ненавистное имя. Доктор поднял глаза, ожидая увидеть лихого могучего йигита, каким он представлял этого известнейшего и кровожаднейшего курбаши, и ощутил приступ непреодолимой тошноты.

Против него, слегка раздвинув сидящих почтенных гостей, сел шумно приветствуемый всеми человек атле­тического сложения в богатом халате и столь же бога­том вооружении, украшенном серебряной насечкой с самоцветами. Он не снял с головы лисьей шапки, и тень её закрывала до половины его лицо, прятала глаза.

— Касымбек! Гроза кяфиров — Касымбек, — пьяно хихикая, загнусавил Ибрагимбек, — пожалуйте к дастархану.

С ужасом и отвращением смотрел на басмача Пётр Иванович.