Михаил Шевердин - Набат. Агатовый перстень

— Ну вот ты и пришла.

Он не вскочил, не бросился на Жаннат, он даже не шевельнулся и только искоса глянул на калитку, измеряя расстояние, успеет ли Жаннат добежать рань­ше него, и убедился, что ей некуда деться.

— Господи, если у тебя жена развратна, что поль­зы от добродетели мира! — вздохнул он так, что зако­лыхался его выпятившийся из-под камзола живот. — Вот что получается с женой правоверного, если она вступит на путь неповиновения и греха.

— Я умираю от жажды и голода, мама, — просто сказала Жаннат.

— Стойте, Раима-бегим, вы хозяйка этого дома, а в своей норе и мышь госпожа. Дело ваше, но неужто вы примете эту блудницу как дочь, те-те... Посмотрите на неё, на платье. В Бухаре последняя проститутка постыдится показаться на людях такой грязной, обор­ванной, косматой, хэ-хэ!

И Хаджи Акбар разразился сиплым, неестественным смехом так, что брюхо его заходило ходуном.

— Мама, что делает у нас в доме этот человек? — спросила Жаннат, отстраняясь от матери. — Что ему здесь нужно?

— Доченька, я не понимаю, — забормотала старая Раима, — он твой муж. Что случилось? Почему он руга­ет тебя? Или ты провинилась перед ним... Он хороший зять, у него много денег...

— Умоляю, мама, я еле жива... Потом тебе расска­жу... Я немая, видящая сны, а мир глух. Если я рас­скажу, что со мной случилось, услышат ли, поймут ли люди...

— Но что случилось?

— Он не муж мне. Он дал мне тройной развод... Он убийца и басмач.

— Посмотрите-ка на неё, как она разговаривает, ой-бой! Ах да, мы — комсомолка! Ах да, мы — агитатор! Хо, хо, хо! А вот насчёт нас, те-те, госпожа комсомол­ка, вы и ошиблись. Мы не убийца, хэ-хэ, и не басмач... Мы теперь командир Красной Армии, хэ-хэ. Доверенное лицо высокого командира... те-те... самого команди­ра Гриневича.

— Ах, Алексей Панфилович здесь! — не удержалась Жаннат. От радости сердце у неё дрогнуло.

— Подожди!.. Не перебивай мужа, пока он говорит... Я мужчина, и моё дело — решать, жена ты мне или не жена... — Хаджи Акбар сел и важно сказал: — Подойди-ка поближе... Я посмотрю, годишься ли ты ещё... Э, ничего. Я отменяю «уч талак», и ты будешь прислу­живать мне, ухаживать за мной, те-те... стелить по­стель. Я сказал!

Молодая женщина еле держалась на ногах от из­неможения, слабость охватила все её тело. Пылающий огнем кружок тандыра прыгал в её глазах, но она всё же нашла в себе силы сказать:

— Не дождешься, собака, — и, еле передвигая натру­женные, израненные ноги, пошла в михманхану. За ней, охая и причитая, побрела старуха...

Жаннат даже не помнит, во сне или наяву она слышала хриплый хохот Хаджи Акбара снаружи и ти­хие, робкие слова матери, которые она шептала ей на ухо:

— Он большой человек. Он бек, он князь, он ока­зал честь... живёт в нашей покосившейся хижине. У него полная мошна золота. Он нас с Хакберды ос­частливил... Каждый день мы едим мясо. Меня зовёт не иначе, как Раима-бегим, госпожа Раима. А ты что? Нужна ты ему! Станешь артачиться, другую жену най­дет. Если у богача жена помрёт, у него постель обно­вится, если у бедняка помрет жена, голова закружит­ся... Дело известное. Одумайся: лягуш-ка без хвоста — женушка без ума, доченька. Поверь ему. Он умный, он храбрый.

Жаннат заснула. Она хотела спать. Только спать. Ей было все безразлично, и она спала. Всю ночь ей снилось, что она идёт к казану, от которого так чу­десно пахнет жареным, и перед ней всё время появляет­ся на блюде жирная, аппетитная баранья туша, вдруг непостижимо расплывающаяся сальной улы-бочкой пры­щавого лица Хаджи Акбара.

Проснулась Жаннат только поздно вечером, бодрая, отдохнувшая. Первое, что бросилось ей в глаза, — винтавки, стоявшие в углублении тахмана, и патронташи. Подивившись, откуда у них в доме столько оружия, молодая женщина вскочила и подбежала к двери.

По двору прохаживался в одном белье подпоясан­ный зелёным бельбагом Хаджи Акбар. Он кряхтел от удовольствия, ступая босыми ногами по гладкой, словно отполированной глине дворика, нагретого солнцем, и бросал крошки хлеба горлинкам. Раима хлопотала у очага, и Жаннат даже застонала, так ей хотелось есть.

На молодую женщину Хаджи Акбар даже не взгля­нул. За ужином он долго, сопя и кряхтя, ел, смачно разжевывая куски баранины, плававшие в растоплен­ном жиру, и не обращая ни малейшего внимания на резкие движения Жаннат, старавшейся всячески выка­зать свое отвращение и пренебрежение к своему быв­шему мужу. Он оставался невозмутимым и только раз, словно обращаясь к невидимому собеседнику, заме­тил:

— Бабы обнаглели... Поганят, те-те... мужской дастархан. Ну и времена...

И вдруг Жаннат стало ясно, что Хаджи Акбар боится её. Под напускной свирепостью, угрожающим тоном и просто откровенными угрозами, под маской высокоме­рия он прятал страх. Молодая женщина отлично знала обычаи горожан, а тем более нрав городских людей, превыше всего возносящих законы шариата, рассматривающих женщину лишь как игрушку для удовлетворения своего вожделения и не считающих её за человека.

Странно и непонятно. Странно, что Хаджи Акбар в первый же момент не набросился на неё и не убил, даже не избил, не тронул пальцем. Ведь она нарушила незыблемые законы ислама, ушла от мужа, убежав с помощью посторонних мужчин. Она нанесла ему вели­чайшее оскорбление, какое может нанести жена мужу. Она покрыла его позором, который можно только смыть кровью. Пусть он объявил ей в Бухаре «уч талак», трижды развод, но это ничего не значит. О, Жаннат отлично знала, что нож обрывал жизнь её подружек и знакомых за гораздо меньшие преступления. Странно. Такую поразительную снисходительность уж никак нельзя объяснить добротой Хаджи Акбара. Он не раз награждал Жаннат колотушками только за то, что чай сказывался плохо заваренным. А сейчас он сидит про­тив неё за дастарханом — это просто неслыханно, что­бы мужчина сидел с разводкой за одним дастарханом — и молчит, не кричит на неё: «Убирайся, поганая!» Молодая женщина попробовала объяснить непонятное поведение Хаджи Акбара слабостью. Уж не проснулась ли в нём старая страсть к ней?!. Всё внутри содрогну­лось от отвращения, лицо Жаннат вспыхнуло от одних воспоминаний, и она, упрямо сдвинув брови, посмотре­ла на прыщеватое обрюзгшее лицо мужа, а он поспеш­но уткнулся в большую чашку, из которой жадно из­влекал сальными пальцами куски варева. И тогда Жан­нат окончательно утвердилась в мысли: он боится.

Молодая женщина поняла это с большим торжест­вом, но причина его страха перед ней оставалась ещё некоторое время неясной. После чая Хаджи Акбар уда­лился к прохладе хауза, небрежно развалился в тени талов и как будто задремал. Но ему не удалось обма­нуть Жаннат. Продолжая хлопотать по хозяйству, она вскоре установила, что его глаза бегают за ней следом.. Из-под приопущенных век он следил за каждым её движением, и едва она приближалась к калитке, как взгляд Хаджи Акбара становился тревожным и жад­ным. Раза два он даже приподнялся, точно хотел встать.