Михаил Шевердин - Набат. Агатовый перстень

Принимавшие участие в путешествии ишана и при­соединившихся в качестве паломников и добровольных проводников, помещики и баи из окрестных кишлаков первое время старались изо всех сил, скакали лихо впереди, чтобы предупреждать народ о приближении священного каравана высокопоставленного паломника. Они требовали у местных жителей доброхотных даяний «на дорогу» и не брезговали ни деньгами, ни продукта­ми. Некоторые обнаглели до того, что от имени ишана заставляли дарить себе халаты, коврики для молитвы, отрезы сукна, шелка. Но время шло, ишан не останав­ливался на отдых, измученные вконец непривычной скачкой по горам, даже наиболее ретивые изнемогали и старались незаметно отстать. Один из видных в прош­лом эмирских чиновников Токсаба Бадреддин, вымотав­шись вконец и посоветовавшись с друзьями, решил, как он выразился, помочь просветиться разуму господина святого. Он поспешил в видневшийся вдали кишлак, поговорил с некоторыми из его жителей и, выждав время, направился с ними навстречу ишану, неутомимому, непреклонному, ехавшему в седле всё так же прямо и спокойно.

— Говори, — глухо сказал ишан, почти не шевеля губами.

— О святой, о обитель рвения ислама, дозвольте спросить. Мне, знающе-му здешние места, хотелось бы об­ратить внимание вашей милости на одно неизвестное вам обстоятельство.

— Говори короче!

Несколько растерявшись, Токсаба Бадреддин уже не столь уверенно продолжал:

— Вот жители здешнего селения. Они умоляют вас прервать ваше паломничество. Скажите! — обратился он к двум розовощёким чернобородым здоровякам в белых аккуратных чалмах, — скажите, аксакалы, что знаете.

— О господин, — почти в один голос завопили акса­калы, — ваш путь усложнился, ваша дорога покрылась камнями затруднений. Мосты дальше на дорогах поло­маны, овринги обрушены. Остановитесь в нашем селе­нии, ибо дальше в кишлаках вы не найдёте и куска хле­ба и снопа клевера. Кругом нечестивые воины Красной Армии. Увы! Опасности предостерегают.

— Клянусь, о святой ишан, я как ваш проводник не могу поручиться за здоровье и благополучие вашей ми­лости, я...

Но он смешался и замолк, потому что встретился с пристальным, сверлящим взглядом ишана.

— Я не приглашал тебя в проводники.

Не останавливаясь, Сеид Музаффар продолжал путь. До курусайского бая Тишабая ходжи дошла весть, что ишан кабадианский едет мимо кишлака, и он по­спешил навстречу. Ехал бай на быстроногом скакуне серо-стальной масти. Конь всегда стоял в подвальной конюшне, и бай садился в седло разве только два или три раза в год. Белые нежные копыта коня не переноси­ли твёрдой каменистой дороги, и потому басмачи не увели его. Убранство коня превосходило всякие описания. Вплетённые в его челку и гриву бирюзовые камни соперничали голубизной с небом, нижний потник из тканого шёлка сиял пурпуром, верхний, покрытый зо­лотым шитьем, поражал тонкостью богатого узора. Из-под бархатной подушки с изумрудными кистями выгля­дывало седло с золочёным сидением и лукой, а фигур­ные стремена казались выкованными из золота. Шёл­ковые подпруги, покрытые серебряными бляхами уз­дечки, нагрудник, нахвостник, изящные тумары-талисманы от сглаза, от болезней, от падения с лошади довер­шали убранство байского коня. Сам Тишабай, ещё не оправившийся после пыток и потрясений, жёлтый и тощий лицом, восседал на коне с важностью, и казалось, что огромный живот его еле-еле вынесет тонконогий конь. Бай, стремясь, очевидно, показать свою важ­ность, надел семь-восемь ватных с шёлковым верхом халатов и перепоясался семью-восемью бельбагами и, несмотря на прохладный утренний ветерок, обливался потом, сбегавшим на лоб из-под громадной чалмы.

Увидев приближающуюся кавалькаду, Тишабай ходжа скорчился, слез с коня на землю и, став посереди доро­ги, поднял руки к небу:

— Помоги, святой господин!

— Говори!

— Заступничества прошу от дехкан Курусая. При­зываю бога в свидетели! Всю жизнь я был отцом курусайцев, а теперь подняли они со своим ревкомом, этим бунтарем Шакиром Сами, на меня дубину. От их злобы и зависти уже вода поднялась выше моей головы. Пере­стали слушать меня. Не платят долгов. Сколько недо­имок скопилось за ними. Помоги, святой ишан! Я могу быть полезен твоему делу, ишан, имущество моё вели­ко, — у меня сила.

Он изгибался в поклонах, прикладывая пальцы ко лбу и глазам.

Смотря в пространство перед собой, ишан сказал:

— Если бесталанный человек хвалится своими день­гами — он ослиный зад! Ты и так богат, бай. Захотела рыба в реке дождя, я вижу. Уходи!

— А, — удивился Тишабай ходжа, — я дам две сотни баранов для прокормления твоих мюридов, святой ишан.

Уперевшись руками в колени, Сеид Музаффар прого­ворил:

— Слушайте и повторяйте слова мудрых. Баязид Бестани изрёк: «Ты хочешь достигнуть желания? Тебе следует сделать два шага: один шаг прочь от мира, другой — прочь от желания». Послушай, бай доброе слово старика Бестани: откажись от зерна, чтобы спастись от силков. Но твой ум, бай, равен зернышку кунжута. Ду­мал я, пожалуешься на Ибрагима-конокрада или на Ба­тыра Болуша, или на других разбойников. Вот что они сделали с тобой. Вижу, правильно говорят: если бы доход увеличивался согласно знанию, то беднее всех были бы невежды, но невеждам посылают небеса такое богатство, что сотни ученых только руками разводят.

Сопя от натуги, бай с трудом выпрямился и глядел, поражённый, на ишана.

— Жаловаться? — пробормотал он. — Зуб хоть и про­кусывает порой язык, но при всём том язык и зубы всег­да останутся друзьями. Батыр Болуш обидел меня, но он свой... он мусульманин. С него я получу сам, всё най­ду... А Шакир-ревком кто? Большевик, кяфир. Помоги мне, святой! Эй, ишан, возьми, конь этот — твой!

— Жил ты, бай, сытно ел, двадцать слуг бежали пе­ред тобой, всё селение держал в своём кармане, бай, а разума в тебе вот настолечко нет. Эй, уберите его. Лжи­вые никому не угодны — ни богу, ни людям. Пойди к рев­кому Шакиру, поклонись. Отдай дехканам землю. Она их, эта земля. Они напоили её своим потом. Смотри, желчь проступает на твоих щеках. Эй, прогоните его...

С диким воем мюриды погнались за обезумевшим Тишабаем ходжой, нахлестывая его плетками и нагайками, и через минуту исчезли в облаке пыли.

Ишан поискал кого-то глазами. Как раз в это время из скал выскочил всад-ник на взмокшем коне и, не слезая с седла, наклонился к самому уху ишана и что-то тихо заговорил.

Отпустив его взмахом руки, ишан повернулся к Токсабе Бадреддину.

— Ложь и коварство неотделимы. Кто тебя подослал, не знаю. Горе тем, кто станет мне на моем пути!

И небрежно через плечо распорядился:

— Заставьте его замолчать!

Он не обернулся на отчаянный вопль, а продолжал свой путь, всё такой же невозмутимый и мрачный...