Мариена Ранель - Маски сброшены

— Но увы! — развел руками он. — Увы, для тебя и, к радости, для меня, я — отец Алексиса.

— Как знать!

— Право, если бы я не был так уверен в твоей высоконравственности и добродетели, подобное восклицание заронило бы в моей душе сомнения.

В этот момент на пороге кабинета показался Алексис. В руке он держал канделябр. Мерцающее пламя свечей освещало его прекрасное, благородное лицо, на котором едва заметны были следы тревоги.

— Матушка, что здесь происходит? — обеспокоенно спросил он. — Я услышал голоса и… Le pere [24] Отец? (фр.) ? Вы здесь? В такой час?

— Mais que tu es etonne, le fils? [25] А что тебя удивляет, сын? (фр.) — развязным тоном произнес Ворожеев. — Как-никак я нахожусь в спальне своей супруги.

— Перестань насмешничать! — воскликнула Елизавета.

— К моему великому сожалению, эти двери для меня уже давно закрыты, с напыщенным вздохом произнес Ворожеев. — И мне остается только одно: подобно влюбленному рыцарю, рискуя своей жизнью, пробираться в заветную комнату, дабы лицезреть даму своего сердца. Ты не представляешь, мой дорогой Алексис, как я истосковался по своей супруге и по тебе — своему сыну!

— Однако вам не нужно было приходить сюда ночью, да ещё тайно, — с нотками упрека произнес Алексис. — Вы очень напугали матушку. И меня, признаться, тоже. А если бы вас приняли за грабителя? С вами ненароком могли сделать что-нибудь недоброе. Мне страшно об этом подумать!

— Страшно подумать? — жалостливым голосом переспросил Ворожеев. Какое чуткое сердце у моего сына! Тебе небезразлична моя судьба?

— Конечно. Вы же мой отец.

— Как ты меня растрогал, мой дорогой Алексис! Позволь мне обнять тебя! — Он протянул руки к сыну, однако тот не двинулся с места. — Ну что же ты? Приди в мои объятия, мой дорогой Алексис!

— Простите меня, папа, — с сыновним почтением произнес тот, — но я не могу этого сделать. Я бы с удовольствием вас обнял… если бы ваши проявления чувств ко мне были искренними и не отдавали притворством.

— Стало быть, так! Ну что ж! Поскольку моя супруга и мой сын не оценили по достоинству мои высокие порывы и все жертвы, на которые я пошел, дабы иметь удовольствие видеть их и говорить с ними, то мне ничего не остается сделать, как… — Он гордо выпрямился. — Покинуть этот негостеприимный и суровый дом. Приношу свои извинения за доставленные неудобства: вам, моя дражайшая супруга, и тебе, сын.

Он принялся с притворной вежливостью перед ними раскланиваться.

— Убирайся, шут! — раздраженно воскликнула Елизавета.

— Однако, моя дражайшая супруга, между нами остался один неулаженный вопрос, — напомнил Ворожеев. — Алексис, ты не оставишь нас наедине?

Алексис вопрошающим взглядом посмотрел на мать. Она слегка улыбнулась и моргнула глазами, как бы давая ему понять, что он может не беспокоиться за нее. Алексис молча вышел.

— Что тебе нужно? — грубо спросила Елизавета.

— Я насчет драгоценностей, которые принадлежат мне по праву, — нагло заявил Ворожеев.

— Можешь забирать то, что тебе удалось стащить, — надменно произнесла Елизавета.

— Стащить, — поморщился он. — Повторяю: эти драгоценности мои по праву. Однако здесь далеко не все. И я хотел бы получить их в полном объеме.

— Ничего ты не получишь! А коли будешь настаивать, я предам тебя в руки полиции, как вора.

Он рассмеялся.

— Своего собственного мужа? — с ехидством произнес он. — Ты выставишь себя на посмешище.

— Мне нет до этого дела!

— Ну, хорошо! Будем считать, что мы договорились.

— Кстати, наряду с другими драгоценностями, — заявила Елизавета, — ты прихватил одну диадему с аквамарином: мою по праву. Ее подарил мне мой батюшка, когда я была ещё ребенком.

— Неужели? — выразил недоумение он и запустил руку в свой карман. Ах, и в самом деле! Вот она — эта диадема. С удовольствием, её возвращаю.

Елизавета перехватила диадему.

— А теперь, убирайся! — сдержанно, но с нарастающей внутренней агрессией произнесла она.

— Какое чудное жемчужное ожерелье! — полностью игнорируя её слова, восторженно произнес Ворожеев, разглядывая один из своих трофеев. — Оно будет прекрасно смотреться на шейке моей очаровательной крошки.

— Убирайся! — повторила она.

Он сделал неуклюжий поклон, словно деревенщина, который случайно оказался в обществе, послал воздушный поцелуй и с победным видом вышел из её кабинета.

Елизавета вымученно опустилась на стул, словно разбирательство с мужем исчерпало все её силы. У Ворожеева всегда имелись надежные и верные средства против своей жены — его бесчестность и низость. Ничто так не сражало Елизавету и не делало её уязвимой, как шутовское поведение её мужа, его унизительные насмешки и едкие колкости. Даже самые страшные угрозы, но честные и открытые, отступали перед ними. Ворожеев прекрасно знал эту ахиллесову пяту своей жены и при всякой удобной возможности старался на неё наступить. Почти всегда ему удавалось выйти из борьбы, как бы она для него не обернулась — победой или поражением, в хорошем настроении, оставив свою жену подавленной и разбитой.

Комната находилась в беспорядке после того, как в ней поорудовал князь Ворожеев. Вещи и предметы на полках были небрежно разбросаны, содержимое внутренних отделений стола вывалено на поверхность, опрокинут один из стульев и разбита маленькая фарфоровая статуэтка. Было очевидно, что Ворожеев что-то тщательно искал. И предметом его поиска было что-то гораздо более важное, чем несколько драгоценностей. Елизавета поняла это сразу. Она хорошо знала своего мужа. Если бы ему были нужны только драгоценности, он бы мог просто прийти к ней и потребовать их, что, впрочем, он и сделал в конце концов. По всей видимости, он отважился на такой унизительный и порочащий его шаг, чтобы добраться до сейфа, где рассчитывал найти нечто более ценное, важное и значимое. И искал он, по всей видимости, ключи от него.

Нервная дрожь от напряжения, вызванного разбирательством с мужем, слезы от его унижений и обид, злоба от своей беспомощности охватили все существо Елизаветы.

— Когда-нибудь ты ответишь мне за все, Дмитрий Ворожеев, — с ненавистью произнесла она. — За мои слезы! За мои страдания! Придет мой черед, и я буду насмехаться над тобой!

В порыве ярости она скинула со стола все, что её муж вывалил на него. На шум прибежал Алексис.

— Матушка! Что случилось? — встревоженно воскликнул он, подбежав к ней и взяв её за руки.

Он ответила нервическими всхлипываниями и рыданиями.

— Успокойтесь, прошу вас! — заботливо произнес он. — Сейчас я позову Анфису. Она сделает вам успокоительный чай из трав. Пойдемте, я помогу вам.

— О, Алексис! — страдальческим голосом произнесла она. — Почему? Почему все так непоправимо и жестоко? Если бы я могла вернуться в свое прошлое и все изменить! Если бы я могла!