Богдан Сушинский - Французский поход

Но самое удивительное, что ни один из нападавших так и не смог повернуть назад. Взбесившиеся кони гарцевали на мосту, сбрасывая с себя седоков, или ломали перила, оказываясь вместе со всадниками в воде. И лишь двое бандитов все же прорвались на эту сторону реки.

— Кара-Батыр, они — твои! — властно скомандовала графиня, заметив этих безумцев.

— Слушаюсь и повинуюсь.

— Один нужен живым! Мертвые тайн не выдают!

— Он будет живым, графиня.

Выскочив из-за деревьев, татарин в одно мгновение рассек первого налетчика саблей, а второго заарканил и стянул с седла.

Прошло две недели с той поры, как д'Артаньян оказался под незримым, но неусыпным попечительством баронессы фон Вайнцгардт. Его рана почти зажила и хотя садиться на коня врач еще не рекомендовал, при ходьбе лейтенант не ощущал никакой боли. Еще неделя — и можно было прощаться с гостеприимной семьей стариков-фламандцев, успевших привязаться к нему, словно к сыну.

Прежде чем вернуться на передовую, д'Артаньян еще мечтал побывать в Париже, по которому тосковал сейчас почти так же, как и по невесть куда запропастившейся Лили. Поэтому ни одного лишнего дня задерживаться в городишке он не собирался.

Дважды д'Артаньян получал от Лили записки. Но драгун-саксонец, привозивший их, так и не смог — или не желал — толком объяснить, где именно ему вручали эти послания, где находится баронесса. А его объяснение: «Она совсем недалеко отсюда» — приводило графа в ярость. Он с удовольствием проткнул бы гонца рапирой [6] Довожу до сведения читающей публики, что, вопреки нашим традиционным представлениям, королевские мушкетеры Франции были вооружены не шпагами, а… рапирами. Это исторически засвидетельствованный факт. Впрочем, если кому-то, подобно А. Дюма, очень хочется видеть их со шпагами в руке, то стоит ли огорчаться?! Продолжайте видеть… , если бы не боязнь, что с гибелью драгуна он уже никогда не дождется третьей записки.

Правда, хозяин дома как-то намекнул, что вроде бы баронесса увезла брата в Германию, считая, что после двух ранений рисковать ему уже не стоит. Однако мушкетеру слабо верилось в это. «Истинного саксонца раны облагораживают», — Лили зря слов на ветер не бросает. И если уж она встретила этими словами весть о ранении своего брата…

Но сегодня баронесса Вайнцгардт, в конце концов, объявилась. Д'Артаньян еще спал, когда заглянула хозяйка, и, мило шепелявя на своем «фламандском французском», известила:

— Ваши страдания кончились, господин граф. Она вернулась.

— Вернулась? Кто? — не понял мушкетер, сонно протирая глаза.

— Вот этого вопроса я от вас не ожидала, — почти возмутилась госпожа Хундстар. — Конечно же, баронесса фон Вайнцгардт.

Графу запомнилась улыбка старухи, когда она произнесла это имя. Она показалась почти такой же прекрасной, как улыбка самой Лили.

Баронесса ждала его, сидя в седле. У задка ее нетерпеливо гарцевал явно застоявшийся боевой конь мушкетера.

Прежде чем что-либо молвить, д'Артаньян подошел к нему и впервые после неудачной встречи с Лили взобрался в седло. Делал он это с трудом, явно сдерживая боль, побаиваясь, как бы не разошлись свежие шрамы на ране.

— Вам хотелось, чтобы все было как во время прошлой встречи, баронесса Вайнцгардт?

— Умница, догадались, — едва заметно улыбнулась Лили, все еще присматриваясь к выражению лица мушкетера. С того момента, когда она поняла, с каким трудом дается ему посадка на коня, баронесса уже сожалела, что решилась подвергнуть его этому испытанию.

— Вас слишком долго не было, Лили.

— Зато теперь вы без зазрения совести смогли употребить слово «слишком». Мне приятно слышать его, граф. Однако не буду вас терзать. И еще: совершенно очевидно, что к путешествию в седле вы пока что не готовы.

Что значит «не готов»? — возмутился д'Артаньян и с такой отчаянной решимостью вцепился в поводья, словно его собирались стащить с коня. — Куда бы вы ни приказали, баронесса фон Вайнцгардт, я — с вами.

— В самонадеянности вам не уступит только мой брат. Однако это не самый страшный из ваших грехов. Отто, Карл! — тотчас же позвала Лили.

Сходя с коня, д'Артаньян увидел, как из флигеля, в котором размещалась столовая для прислуги, вышли двое рослых парней с угрюмыми, одинаково невзрачными, прыщеватыми лицами. Они были в кирасах [7] Металлический панцирь, защищающий грудь и спину. Отсюда и род тяжелой кавалерии — кирасирские полки. , и не оставалось сомнения, что под власть баронессы попали прямо из-под власти командира наемного полка германцев-кирасир.

— Мы готовы, госпожа баронесса, — ответил один из них, тот, что был чуть повыше ростом.

— Сегодня в роли кучера выступаешь ты, Карл.

— Это так почетно, баронесса, — искренне признал кирасир.

«Интересно, где это она высмотрела таких суровых гигантов?» — откровенно возревновал д'Артаньян.

— Ты, Отто, захвати вина и еды, — продолжала отдавать распоряжения безмятежная Лили. — В дороге эта провизия пригодится, не придется просиживать в трактирах.

— Мы захватили: корзины уже в карете.

— Как вам все это удается, Лили? — проследил д'Артаньян за тем, как неспешно занимает свое место на передке Карл. Его товарищ, поправив стоявшие в пирамиде ружья, усаживался на задке.

— В пансионе «Мария Магдалина» времени зря не теряла — это вы хотите сказать, граф? И вы действительно правы. Нет, барон Вайнцгардт здесь ни при чем. Он уже опять в отряде наемников, причем помогла ему в этом герцогиня д'Анжу. Кстати, она же выхлопотала для вас еще две недели отпуска.

— Какая непорочная христианская доброта! Я и не догадывался, что герцогиня принадлежит к благодетельному ордену кларисок [8] Орден кларисок — женское ответвление монашеского ордена францисканцев. Монахини ордена проповедовали евангельскую любовь к ближнему, и часто становились сестрами милосердия. , — столь же «благодетельно» ухмыльнулся д’Артаньян.

— В пяти милях отсюда, в сторону Арраса — замок ее тети, герцогини де Шеврез. В нем сейчас нет никого, кроме управителя. Мне сказали, что какое-то время мы можем чувствовать себя в нем хозяевами. Так что, в карету — и в путь, а, граф д'Артаньян? — впервые в словах и взгляде ее проскользнуло некое подобие кокетства.

— Клянусь пером на шляпе гасконца, — только и мог ответить мушкетер, помогая баронессе сойти с коня и взойти на ступеньку подъехавшей к ним кареты.

— Вас не пугает, что я слишком своевольно расправляюсь с вашей свободой, граф?

— Нет, Лили. Все эти дни я страдал именно от того, что обладал слишком большой свободой, на которую решительно некому было посягать.

— Что, однако, не мешало вам любезничать с соседкой мадам Хундстар, некоей мадемуазель Катрин, — спокойно, без мести и обиды, заметила Лили, вежливо махая рукой хозяйке, вышедшей на крыльцо, чтобы попрощаться с ними.