Богдан Сушинский - Саблями крещенные

— Ты, чужеземец, — незло обратился он к полковнику, — тебя требует к себе командор.

Когда он сказал это, Гяур, стоявший у трапа, успел подняться на первую ступеньку и столь же вежливо спросить:

— Только меня одного?

— Разве я назвал еще кого-то?

— Ты не мог бы попросить командора, чтобы он пригласил нас обоих — меня и капитана д’Эстиньо?

— Он требует тебя одного.

— Но командор предлагал нам службу в команде «Кондора». Ты ведь сам слышал это.

— И что, вы оба согласны? — удивился Хансен, не заметив, как Гяур поднялся еще на одну ступеньку.

— Ты разве против? — улыбнулся Гяур.

Хансен хотел что-то ответить, но Гяур метнулся к нему, захватил одной рукой за пояс, другой — за руку и, рванув на себя, с невероятной силой швырнул на пол. Еще мгновение и, оказавшись рядом с моряком, полковник выхватил его пистолет и палаш, передал д’Эстиньо нож, и руки его, словно огромные клещи, сомкнулись на шее Хансена.

— Пощади, — успел прохрипеть худощавый, болезненного вида моряк. — Я помогу, пощади, — взмолился он, чувствуя, что пленник слегка ослабил пальцы.

Д’Эстиньо в это время успел выглянуть на палубу, прикрыть дверь и остаться у нее на посту.

— Ты действительно решил помочь нам? — уперся коленом ему в грудь Одар-Гяур. — Если сделаешь это, капитан д’Эстиньо возьмет тебя в свою команду, и то, что ты оказался в пиратской шайке бывшего командора, простится тебе, как мелкий грешок уличной девке. Правильно говорю, господин капитан?

— Я назначу его шкипером. Слово офицера, — подтвердил д’Эстиньо, довольный тем, что князь обратился к нему, как к капитану.

— Слышал?

— Что я должен сделать?

— Командор Морано ждет нас в одиночестве?

— Похоже, что так.

— А ты поведешь нас обоих. Затем по одному вызовешь в каюту еще двоих-троих матросов. Из тех, с кем столковаться не удастся. Остальным предложим поступить на службу под командование капитана д’Эстиньо. На этом же корабле, который отныне опять становится кораблем испанского военного флота и на котором ты будешь назначен шкипером. Такой расклад карточной колоды устраивает тебя?

— Что ж, это по-божески, — согласился Хансен, чувствуя у своей глотки холод пистолетного ствола.

— Тогда не будем терять времени и раздражать командора. Вперед, капитан д’Эстиньо, теперь нас трое против одиннадцати. Не такая уж большая разница. По-моему, стоит рискнуть.

— Если только этот негодяй не предаст.

— Нож пока останется у вас. Пистолет — под полой моего камзола, если, конечно, шкипер Хансен не возражает.

— Я согласен. Можете взять и мой палаш, но только это вызовет подозрение. Не могу же я вести вас к каюте капитана обезоруженным. Сдохни я на берегу, в двадцати милях от моря, если решусь предать вас.

— А что, кажется, шкипер говорит довольно рассудительно, — неожиданно пришел ему на помощь д’Эстиньо.

— Вам виднее, капитан. Отныне это моряк из вашей команды.

— Так что именно судья ответил полковнику Хмельницкому?

— Рассмеялся ему в лицо.

— Но он… должен был сказать какие-то слова.

— И он говорил их. Но только те, что я уже пересказал вам. Полковника поразили не столько они, сколько смех. Судья в самом деле нагло смеялся ему в лицо. Смеялся только потому, что уже не в состоянии был сдержаться.

Тайный советник короля приближался к Маньчжуре с таким омертвевшим лицом, словно в следующее мгновение должен был выхватить кинжал и проткнуть ему горло. Осознав это, сотник пытался подхватиться со своего низенького кресла, стоявшего в углу, у двери — куда Коронный Карлик усаживал каждого своего посетителя, независимо от ранга и положения в обществе, но советник тихо и властно приказал:

— Сидеть! Мне нужны слова. Ты повторишь их… Чтобы, как на суде. На Страшном суде. Но должен понять, что смех судей меня сейчас не интересует. Как и их плач. Нужны слова.

— Судья спросил: на кого вы жалуетесь в суд, господин Хмельницкий? На собственную жену? Которая сначала безбожно сменила веру, а потом решила заодно сменить и мужа? Что в такой ситуации может решить суд? Разве что посоветовать найти себе другую женщину. Но то же самое мог посоветовать и ваш сосед. Я же могу сказать одно: возьмите себе в жены женщину, достойную вас. В Украине их не меньше, чем в Польше. Что же касается вашего поместья, то здесь законы имеют прямую силу. Но толковать их приходится не в вашу пользу, поскольку в свое время вы не потрудились надлежащим образом оформить наследственные бумаги. К тому же и сын ваш погиб, как подтверждают свидетели, не от побоев, нанесенных людьми Чаплинского, а из-за своей собственной неосторожности [43] Здесь интерпретируется истинная ситуация, сложившаяся в то время, когда Хмельницкий обратился в суд по поводу бегства его жены с подстаростой Чаплинским и последовавшим после этого конфликтом между названными дворянами. Это его обращение, как и явно издевательский тон судьи, тут же стали известны в аристократических кругах Варшавы и очень навредили авторитету Хмельницкого. .

— Однако согласитесь, сотник, что закончил судья довольно дельным советом. Если уж Хмельницкому взбрело в голову обращаться за ним в варшавский суд.

— Он искал правды. Говорил о том, что творит в Украине местная родовитая шляхта.

Коронный Карлик презрительно рассмеялся. При этом он взглянул на Маньчжуру с чувством такого превосходства, что сотник почувствовал себя столь же осмеянным, как и Хмельницкий. К тому же в низеньком неудобном кресле, в которое его посадили, даже самый рослый посетитель кабинета тайного советника казался маленьким и мизерным, загнанным в угол, из которого его в любую минуту могут вытолкать за дверь. Сидеть в нем было мучительно неудобно, но подняться можно лишь с позволения Коронного Карлика.

— И теперь Хмельницкий собирается искать правду у короля? Просит у Его Величества аудиенции?

— Король всегда благосклонно выслушивал полковника.

— А он и сейчас выслушает его, — коршуном нависал над сотником Коронный Карлик. — Он выслушает его, сотник. Почему ты считаешь, что в этот раз Его Величество не выслушает генерального писаря реестрового казачества? Или, может, ты думаешь, что королю безразлична судьба его подданных? Что у него не болит душа за каждого из нас?

— Да что вы, господин тайный советник?! — побледнел Маньчжура.

— Нет, ты усомнился, — входил в раж Коронный Карлик, размашистым шагом возвращаясь к своему столу и воинственно опираясь о него рукой. — Вы там, в Украине, вдруг решили, что королю вообще нет дела до вас — до Хмельницкого, до тебя, сотник. Так вот, знай: даже если король и забудет о вас, если Господь Бог вдруг отречется от вас, то и тогда вы предстанете передо мной сразу же, как только этого потребуют интересы Речи Посполитой. Покаянно, молитвенно предстанете передо мной.