Богдан Сушинский - Рыцари Дикого поля

Принц де Конде все еще стоял с кубком в руке и казался каменной статуей. Он отлично понимал, к чему клонит Гяур, но никак не мог решить, как же ему вести себя в этой ситуации. Не зря же о его солдатской грубоватости и неповоротливости при французском дворе ходили легенды. Он действительно растерялся, но именно его медлительность позволила Яну-Казимиру хоть как-то сгладить остроту противостояния двух рыцарей.

— Что вы застыли, как изваяния? — наконец обрел дар речи де Конце, обращаясь к солдатам, выступавшим в роли гладиаторов. — Унесите эту ржавчину, — кивнул он в сторону лежащего рядом с ним меча, — и сами тоже убирайтесь вон.

Несостоявшиеся гладиаторы вдвоем метнулись к мечу и вскоре исчезли в переходе, ведущем в другой, еще более тесный дворик, очерченный стенами четырех башен.

— Садитесь, полковник Гяур, — обратился принц теперь уже к своему гостю. — А вы, капитан, свободны. Вы не так поняли меня, князь. Я вовсе не собирался превращать вас в потешного фехтовальщика, а, зная о вашей силе и выносливости, намеревался увидеть то, что вы, собственно, уже продемонстрировали.

— В свою очередь, примите и мои извинения. Как видите, я прямо из боя, причем очень тяжелого, — примирительно развел руками Гяур, оглядывая свое изжеванное, а местами изорванное в клочья платье. И принц обязан был воспринять это замечание как сдержанную попытку оправдания.

— Одежду вам сейчас подберут. Камердинер, мундир полковнику. Переройте все наши запасы, но чтобы по росту. Прошу к столу. У нас есть о чем поговорить.

Пока Гяур приближался к своему креслу, принц осматривал его могучую фигуру с нескрываемой завистью. Еще недавно вся интересовавшаяся военными делами Франция говорила о нем — «французский Македонский», «юный Ганнибал», «первый рыцарь Парижа»… Молва и газетчики на высокопарные слова и несравненные сравнения не скупились — во Франции это умеют.

Теперь же легендой становились Гяур, Сирко, украинские казаки, не только сумевшие взять штурмом Дюнкерк, несколько других городов и укреплений, но и показавшие французам, как, очевидно, и испанцам, совершенно иную войну, о которой они не имели раньше ни малейшего представления. Удивительное бесстрашие, презрение к смерти, азиатская военная хитрость, необычные по своему замыслу рейды и операции в тылу врага… Такое не могло оставаться незамеченным. Но больше всех говорили, естественно, о полковнике Гяуре. Будь князь французом, он уже наверняка стал бы национальным героем.

— Где вас обнаружил капитан Пловермель?

Гяур в нескольких словах рассказал все, что только можно было рассказать о последней операции против испанцев. Обо всем, что поддавалось словесному описанию.

Главнокомандующий выслушал его молча, и даже когда Гяур закончил свое повествование, еще несколько минут пребывал в безмолвии, подперев руками подбородок и глядя куда-то в пространство перед собой.

— Вы опасный противник, полковник Гяур, причем не только для испанцев.

— Понимаю вас, принц. Скажите прямо: мне нужно уйти из армии? Оставить границы Франции? Я восприму это с пониманием. Мне не хочется доставлять вам огорчение. Я ценю вас как полководца — говорю это искренне, — и не желаю, чтобы вы видели во мне соперника.

— Вы — мой соперник?! — попытался снисходительно рассмеяться главнокомандующий, но вдруг осекся, сник и залпом осушил свой кубок.

— Нет, князь, я не дам повода для того, чтобы вы видели во мне завистника. Я обязан оценить ваши заслуги, как они того заслуживают, — резко молвил он. — Но об этом мы поговорим вечером, на небольшом балу, на который будет приглашен генералитет и все дамы местного высшего света. У вас есть еще время для ванны, переодевания и нескольких часов сна.

— Эт-то мне не помешает, — улыбнулся Гяур. — До встречи на балу, мессир.

Как оказалось, бал задумывался в честь последних побед французских войск и высокого гостя главнокомандующего — польского принца Яна-Казимира. Но получилось так, что, с появлением облаченного в новый офицерский мундир красавца-богатыря Гяура, все внимание сразу же переключилось на него. И не только потому, что князь позволил себе явиться лишь ко второму танцу. Вместе с полковником Гяуром в танцевальный зал Шарлевиля ворвались ветры всех тех легенд, которые уже витали над здешними краями и которые были подогреты рассказами офицеров-наемников, участвовавших в недавнем великом избиении испанцев в селении Ипрвиль.

Большой отряд испанского полковника Иставелла, в составе которого действовал особенно зверствовавший эскадрон лучников-мавров, наводил ужас на все окрестные селения, и избавление от него воспринималось обитателями местечка Шарлевиль и его замка с той же благодарностью, с какой было бы воспринято избавление от чумы.

Как только камергер принца де Конде огласил: «Полковник, великий князь Одар-Гяур, командир полка восточных рейтар», оркестр умолк вместе с голосами готовящихся к танцу аристократов. И теперь Гяуру приходилось пробираться к небольшой ложе, в которой восседали принц де Конде и князь Ваза, сквозь частокол оценивающих глаз, сквозь шепотки и вздохи, через завистливое покряхтывание офицеров.

— Шарлевиль приветствует вас как победителя, князь, — с ироничной грустинкой в голосе проговорил главнокомандующий.

— Победителем в любом случае будете вы. Я всего лишь наемник армии Его Величества короля Франции. И, ради бога, прекратите эти массовые смотрины, прикажите этому праздному люду танцевать или убираться вон.

Принц де Конде вначале ошарашенно уставился на Гяура, а затем вдруг рассмеялся и понимающе похлопал его по предплечью.

— Лично мне они осточертели не меньше, чем вам, — проговорил он слишком громко для того, чтобы кто-то из близстоящих к нему аристократов, в том числе и хозяйка замка виконтесса Антуанетта де Сюрнель, умудрились не расслышать его слов. — Но что поделаешь, появление в любой провинции главнокомандующего — огромное событие. Не так ли, досточтимая виконтесса?

Виконтессе было за сорок. Невысокого роста, пышногрудая, она все еще сохраняла на округлом бледноватом лице признаки той девичьей смазливости, которая в свое время позволила ей пройти путь от сиротствующей домашней воспитательницы до супруги барона, а после того как барон стал жертвой странного нападения лесных разбойников, осчастливить себя титулом виконтессы.

— Вы слишком молоды для той славы, которая гуляет с вами по полям битв в обнимку со смертью, — потянула к Гяуру свое красивое личико де Сюрнель.

Отчаянное покачивание головой должно было подчеркивать почти материнскую озабоченность виконтессы судьбой молодого полковника.