Багдан Сушинский - Путь воина

— Нет, вы видите, князь?! — провозгласил трактирщик, остановившись в двух шагах от стола Гяура. — Это и есть все три мои дочери. Пока вас не было, они так подросли, что теперь я, прошу прощения, уже не рад, что вы вновь появились.

— Не волнуйтесь, Ялтурович, мои парни не тронут их, — клятвенно пообещал Гяур, смеясь и восхищенно осматривая всех троих.

В сравнении с двумя младшими сестрами лет шестнадцати-семнадцати, с тонкими станами и круглолицыми, Руфина уже явно начинала проигрывать. И она, очевидно, понимала это, поскольку чувствовала себя неловко, как перезревшая матрона в кругу юных девиц. Даже отступила чуть в сторону, чтобы открыть взору офицеров своих сестер.

— Так вот, вы, прошу прощения, видите их всех троих — Руфина, Мария и самая младшая — А? дочка. Пусть кто-нибудь попробует убедить меня, что они — не первые красавицы Каменца! А еще вы видите перед собой трактирщика, который, прошу прощения, здесь, в подольской глуши, умудрился вырастить трех дочерей, но так ни разу в жизни не побывать с ними в Варшаве. Так я вас спрашиваю: найдется ли офицер, который побывает с моими дочерьми там, где не сумел побывать я?

— А что, Мария мне нравится, — воспользовался случаем Хозар.

Ялтурович услышал это. Как услышала и Мария. Она была ниже всех ростом, но, пожалуй, самая красивая лицом. Трактирщик по-отцовски и укоризненно взглянул на ротмистра: стоит ли насмехаться над младшей из дочерей?

— Она действительно нравится мне, — стоял на своем Хозар. — Остальные две тоже хороши собой, но эта… Эта какая-то особенная.

— Ты говоришь это при отце, — вполголоса напомнил Гяур.

— Потому и говорю, что при отце, и говорю правду. Может, и женился бы на ней, если бы… Словом, ты же знаешь, князь, сколько всяких «если бы» возникает у странствующих рыцарей.

Ни Ялтурович, ни Мария ничего не молвили в ответ на его восхищение, хотя Гяур заметил, что девушка внимательно присмотрелась к сидевшему под светильником офицеру, очевидно, пытаясь запомнить его.

Трактирщик и его дочери поставили на стол графины с вином и подносы с едой. В ту же минуту появились два скрипача, составляющие оркестр трактира.

— Только я тебя сразу же прошу, Янкель, — обратился к одному из них Ялтурович. — Когда ты перестаешь бояться Господа и берешься за скрипку, то побойся его еще раз, вспомнив, что играешь в трактире, а не на похоронах.

— Так я ж только то и делаю, что вспоминаю Господа. Но еще не было такого, чтобы он хоть на минутку вспомнил о скрипаче Янкеле.

— Потому что всякий раз, когда ты фальшивишь, то начинаешь гневить его еще больше, чем меня. Скрипка, прошу прощения, или играет или молится. Так делай что-нибудь одно, Янкель. Разве я неправ, князь?

— Как всегда, господин Ялтурович, как всегда. Я почему-то частенько вспоминал ваш трактир. Возможно, потому, что именно здесь Ольгица напророчила мне и полковнику Сирко «дальнюю страну за три земли» или что-то в этом роде.

— У О? льгицы это случалось. Она умела видеть будущее всех людей вокруг кроме своего собственного. Так я вас спрашиваю: кто в этом городе способен был напророчить пророчице кроме бедного трактирщика Ялтуровича?!

— Зато все сбылось: мы только недавно вернулись из Франции, из той самой «дальней страны за тремя землями».

— Значит, все оказалось правдой? — расплылся в грустноватой улыбке Ялтурович. — И вы таки были в Париже?

— Естественно. И не только в Париже.

— Ну, зачем, прошу прощения, человеку, который побывал в Варшаве, бывать еще и в Париже? Когда на одного человека наваливается сразу столько счастья, он начинает чувствовать себя несчастным. И знаете, я не сомневался: коль уж Ольгица сказала, то это, прошу прощения, сказала Ольгица. Как сказала она майору де Рошалю, этому негодяю. Она умела видеть и умела сказать. У нее это получалось, а вот у меня — нет. Потому и чувствую, что не хватает ее в нашем трактире, не хватает. Когда такой рыцарь, как вы, выпьет вина, ему сразу же захочется послушать Ольгицу, а когда выслушает ее — сразу же снова набрасывается на вино. Так я вас спрашиваю…

— Если бы графиня Ольгица могла восстать с того света и появиться в вашем трактире, мы чувствовали бы себя, как два года назад. Словно ничего и не произошло.

На несколько мгновений Ялтурович молча уставился на Гяура. Затем наклонился и, упершись руками о ребро стола, нагнулся к нему.

— Как мне послышалось, так вы, прошу прощения, что-то сказали о «том свете», князь?

— Что вас так удивило? Графиня Ольбрыхская умерла. Самой важной «гостьи из Варшавы» у вашего трактира больше нет. Вы что, не знали о смерти графини?

— Если вы говорите то, что я сейчас слышу, то я, прошу прощения, хочу спросить вас, кто вам это сказал? Только вчера под вечер госпожа Ольгица сидела вон за тем столом, где сидела всегда, когда вы еще были в Каменце. Ее очень долго не было в городе, она уезжала в Польшу, но вчера. Так я вас спрашиваю…

— Не берите грех на душу, Ялтурович, она мертва.

— Так не шутят, князь. Со смертью и скорбью по умершим, прошу прощения, не шутят.

Гяур и Ялтурович вдруг молчаливо оглянулись на тот пустующий стол, за которым любила сидеть Ольгица. Все три дочери уже ушли за новой порцией еды, и мужчинам ничто не мешало помянуть слепую провидицу.

— В вашем трактире, Ялтурович, конечно, всякое может случиться. Я всему готов верить, — молвил Гяур. — Однако Ольгица умерла. Я собственными глазами видел костер, на котором сожгли ее тело. Знаю реку, над которой развеяли пепел. Все это происходило в имении графини.

Улыбки на лицах обоих были извиняюще неловкими. Наступила ситуация, выходить из которой обычно очень трудно.

— Я мог бы попросту извиниться, господин генерал, если бы, прошу прощения, то, о чем только что сказал, не было святой правдой. Так я вас спрашиваю…

— Я тоже готов хоть сейчас извиниться. Но для меня важна истина. Вы действительно видели здесь Ольгицу? Причем не мимолетное привидение, а саму провидицу.

— Порази меня гром, а под моим трактиром пусть разверзнется земля. Вы, прошу прощения, не знаете, чем еще может клясться бедный подольский трактирщик? Так я вам скажу: больше ему клясться нечем.

— Она была здесь и сидела вон за тем столом?

— Где обычно, прошу прощения. Как всегда.

— И происходило это вчера?

— Поздно вечером. Когда все разошлись, и мы уже собирались закрывать. Вы конечно же не верите мне?

— Обстоятельства заставляют не верить.

— Руфина, Ада! Дочери мои! — позвал Ялтурович. — Они ведь, прошу прощения, не слышали о нашем разговоре, правда? — обратился к Гяуру. — Так вот, Руфина, вспомни-ка, кто вчера заходил к нам в трактир?

— Когда это? — повела грудью и бедрами так, словно выпутывалась из веревок.