Багдан Сушинский - Путь воина

— Нет, за нами следили, ангелы смерти!

— Допросить и…

— …И что? — не понял Савур.

— Не заставляй гетмана казнить тогда, когда только он способен помиловать.

— Тебя не перемудришь, командующий. У Днепра они свое получили, пусть теперь бредут к Висле.

Не успел Савур, перескакивая с камня на камень, добраться до стоящего под скалой коня — он ставил его так, чтобы в крайнем случае в седло можно было прыгнуть прямо с вершины, — как справа, у подножия трона, появился старый сечевик Ордань.

— Перехватили двух гонцов, посланных Барабашем в стан Стефана Потоцкого, сына коронного гетмана!

— С чем же они шли?!

— Им велено было обещать, что завтра к польскому лагерю подойдут отряды реестровых казаков!

— Сами-то они — реестровики?

— И просятся к тебе на службу.

— Пусть поклянутся перед твоими казаками. Но прежде, для надежности, окрести их двумя десятками плеток, чтобы впредь знали, с кем и против кого идти. Только не перестарайся.

— Старинный казачий способ учения, атаман! — Хмельницкого он упорно называл атаманом, а не гетманом, однако поправлять его, сотника, Хмельницкий не решался. Ко всякому старому сечевику он по-прежнему относился с уважением новичка, неспособного постичь все премудрости опытных воинов, а потому преклоняющегося перед ними.

Еще несколько минут молчаливого созерцания Днепра, и вновь у подножия «трона гетмана» появился вестовой.

— Прибыл полковник Криса [19] Михаил Криса — переяславский административный полковник. В начале освободительной войны — один из самых деятельных командиров армии Хмельницкого. Со временем он разошелся с гетманом во взглядах на дальнейшую судьбу и цели этой войны, на отношения Украины с Польшей. Во время битвы под Берестечком был послан Хмельницким на переговоры, после которых остался в польском лагере, не пожелав возвращаться в лагерь восставших. с сотней казаков, да с тремя сотнями занятых у татар лошадей, которых ведут два десятка табунщиков.

— Зови его, поговорить с полковником надо.

Едва в горной крепости Хмельницкого зажглись первые костры, как прискакал гонец от Ганжи, вместе с которым неожиданно прибыл Кричевский. Появление полковника настолько удивило и обрадовало Хмельницкого, что он даже не пытался скрыть своей радости.

— Когда я узнал, что войска Барабаша ведешь ты, то поначалу не поверил, — объятиями встретил Кричевского гетман. Ему всегда нравился этот, с виду вальяжный, польский аристократ — худощавый, до чопорности сдержанный, совершенно непохожий на тысячи других казачьих офицеров.

Идя на Сечь, Хмельницкий втайне рассчитывал, что рано или поздно Кричевский присоединится к нему, превратившись то ли в генерального писаря повстанческой армии, то ли в дипломата.

— Мне и самому не совсем ясно было, куда и зачем веду казаков, что меня ждет.

— Я, конечно, помню, что обязан тебе своим спасением. Если бы не ты…

— Можешь считать, что с сегодняшнего дня я тоже обязан тебе спасением, — деликатно прервал его Кричевский. Даже при свете луны и костра мундир офицера немецких драгун сидел на нем с завидной изысканностью, подчеркивая в фигуре тридцатилетнего дворянина его прирожденную воинскую выправку. — Причем прежде всего спасения от позорной славы полковника, сражавшегося против армии Хмельницкого.

— Ты прав, полковник: порой слава действительно бывает позорной, об этом тоже нужно помнить.

Их объятия были искренними. И не только потому, что уже много лет их сближало кумовство — особый род побратимства, ценимого в Украине, как нигде в мире, где существует институт кумовства. Хмельницкий давно знал, что этот аристократ украинской крови тяготится службой польскому королю. Особенно, когда приходится подавлять очередное украинское восстание. И что так же, как он, Хмельницкий, киевский полковник, мечтал о дне, когда Украина вновь обретет свою государственность, возродив ее на руинах некогда могучей Киевской Руси.

— Ты, вижу, облачен в германский мундир. С чего бы это?

— Благодаря Тридцатилетней войне по всей Европе пошел слух о храбрости и мужестве прусских драгунов. Поляки наняли две-три сотни этих вояк, а теперь одевают в прусские мундиры реестровых казаков да польских аристократов-волонтеров.

— Вместо того чтобы нанимать все новых и новых драгун?

— А главным образом для устрашения восставших.

— Коронный гетман Потоцкий решил воевать против меня мундирами, — въедливо улыбнулся командующий. — Занятно слышать такое. Увидим, как это у него получится.

— Мой отряд расположился всего в трех верстах отсюда. Чуть дальше — отряд, который ведет атаман Барабаш. С ним — десятка два приближенных казачьих офицеров, преданных Барабашу так же, как и польскому королю.

— Значит, они настроены воевать?

— Чего не скажешь о большинстве моих казаков-драгун. Барабаш захватил с собой значительно больше офицеров, чем нужно, рассчитывая, что часть присоединившихся к тебе казаков, особенно реестровиков, присоединится к нему еще до первого боя. Остальные, уцелевшие, — после первого твоего поражения. Барабаш уверен, что после разгрома твоей армии в казачьих землях не останется полковника, который бы помешал ему захватить булаву гетмана не только казачества, но и всей Украины. Чего он и намерен добиваться от польского короля как достойной платы за участие в войне против восставших.

— Кто бы мог подумать, что король приобретет себе такого дорогого, но бездарного наемника? — иронично молвил Хмельницкий, тотчас же приказав седлать коней.

— Дорогого и недолговечного, — угрожающе пообещал Кричевский. — Полякам он уже осточертел своей тупой услужливостью, вечными претензиями, выпрашиванием чинов и имений, а казакам — своей подлостью и жестокостью. Большинство хоть сейчас готово сменить Барабаша на полковника Хмельницкого, сам сможешь убедиться в этом.

— Уверен, что их вполне устроит полковник Кричевский. Мне и навязывать его не придется, — довел командующий этот разговор до логического конца. — На кого из окружения Барабаша мы сможем рассчитывать в первую очередь? — спросил он, уже выводя казаков из горной крепости и рощи на оголенную холмистую возвышенность, за которой, у каменистой гряды, прозванной Каменным Затоном, расположился лагерь реестрового полка.

Кричевский призадумался. Потом назвал несколько ни о чем не говорящих Хмельницкому имен, в которых и сам не был уверен. К тому же никакого особого влияния среди реестровиков эти люди не имели.

— Постой, да там же Джалалия [20] Филон Джалалия (Джеджалий, Джеджалык) — полковник, один из талантливейших полководцев армии Хмельницкого. Во время Берестецкой битвы был избран казаками наказным (временным, походным) гетманом. По национальности — крымский татарин. Известен был своей исключительной суровостью по отношению к подчиненным казакам и жестокостью по отношению к врагам. . Сотник Джалалия.