Багдан Сушинский - Путь воина

— И вы явились сюда, чтобы предлагать мне эту гнусность? — побагровел князь. — Вы осмелились явиться сюда — медленно поднимался он из-за стола.

— Успокойтесь, князь, я еще не договорил, — хладнокровно осадил его Коронный Карлик. — Что вас так поразило? — спросил он, когда Гяур опять сел и немного успокоился. — Что король меняет командующего, желая поставить на его место более молодого, верного ему? Как же вы собираетесь стать государственным мужем, если такое обыденное решение вызывает у вас приступы гнева? Вы, конечно, можете крушить кулаками этот стол. Хвататься за саблю. Угрожать мне. Найдется ли в Варшаве хотя бы один человек, который не осмелился бы угрожать мне?

— Меньше всего меня интересует сейчас ваша персона, — незло огрызнулся князь.

— В таком случае нужно просто взять и спокойно поразмыслить, что вокруг вас происходит. Хмельницкий проявил достаточно непорядочности для того, чтобы ему приказали: «К ноге!» и отвели то место в королевстве, которое он заслуживает. Вы же заслуживаете другой участи — того, чтобы стать во главе армии. Вспомните хотя бы молодого полководца принца де Конде.

— Я хорошо знаком с принцем де Конде. Как, впрочем, и с кардиналом Мазарини. И вообще постарайтесь обходиться без примеров, — проворчал Гяур.

— Мне тоже показалось, что с принцем де Конде вы по-особому дружны, — не обращал Вуйцеховский внимания на реакцию Гяура. — Поймите, это немаловажно. Речь ведь идет о Франции. Так вот, получив под свое командование целую армию — украинскую, казачью армию, армию русичей… Разве станете вы после этого долго решать: идти вам на Дунай или снова повременить? Сколько казачьих атаманов и гетманов штурмовали турецкие крепости по Дунаю, не имея и десятой части тех войск, которые будете иметь вы! Не имея поддержки польского короля. Его войск, его артиллерии. Разве это не путь к той цели, которую вы избрали, заметьте, не по моему совету, и которая стала целью всей вашей жизни? Подумайте, господин генерал, подумайте…

«Прусские драгуны» полковника Кричевского расположились на степной возвышенности, окаймленной небольшим кустарником и кленовым редколесьем. Одни уже крепко спали в наспех расставленных шатрах, другие вполголоса балагурили у костров, третьи блаженствовали в вытянутых на берег челнах, все еще покачиваясь во сне на весенней днепровской волне.

В течение того времени, когда реестровики разбивали лагерь, полковник Ганжа со своей сотней таился в ближайшем леске, стараясь не выдавать себя. Впрочем, один раз он все-таки выдал себя, завязав переговоры с разъездом драгун. Но эти люди знали, что их полковник, втайне от Барабаша, отправился к Хмельницкому, поэтому выдавать повстанцев не собирались.

Полковнику не терпелось немедленно ринуться к реестровикам и попытаться склонить их на сторону восставших. Но он понимал, что перейти на сторону его сотни полк решится только в том случае, когда будет уверен, что ее командир уже договорился об условиях объединения с Хмельницким.

— Что-то вы спешите, не поспешая, полковники-атаманы. С чего бы это, — грубовато поинтересовался он, дождавшись наконец появления гетмана и Кричевского. — Нужно сразу же идти в лагерь, пока драгуны не уснули так, что потом придется поднимать их орудиями.

Хмельницкий и Кричевский переглянулись, мысленно решая, кому из них идти и с чего начинать.

— Два твоих разъезда, Кричевский, уже в моей сотне, — молвил гетман, — так что не обессудь. Понимаю, что путь к твоему лагерю открыт, однако не хотелось бы нападать сейчас на своих, на казаков, да к тому же — сонных.

— Неправедное это дело — когда казак рубит казака, — признал полковник реестра.

— Наверное, я сам войду в лагерь и поговорю с твоими «прусскими драгунами», — молвил Хмельницкий.

— Слишком уж рискованно. Рядом — офицеры Барабаша и верная ему охранная сотня, — возразил Кричевский. — К тому же неизвестно, как поведет себя часть моего полка. Не будем забывать, что в нем пять прусских офицеров и еще сорок настоящих прусских драгун, которым переходить к повстанцам не резон, не в их это правилах. Эти всегда верны тому, кто их нанимал, и служат тому, кто платит.

— Все наемничество на этом постулате держится, — признал гетман.

— Это мои воины, и говорить с ними следует мне. Главное, что ты, гетман, здесь, и словом чести гарантируешь, что повстанцы не станут мстить им.

— Ты тоже не торопись, Кричевский, — осадил его Ганжа. — Оратор из тебя, как из меня римский император. А в таких случаях говорить следует пергаментно… Вы осторожно приближайтесь к лагерю, а говорить с драгунами стану я, Ганжа. Эй, Савур, ангел смерти, где ты там?!

— Здесь, полковник, — отделился сотник от группы офицеров, следовавших за гетманом.

— Идешь со мной. Возле тебя, ангела смерти, мне как-то спокойнее. Не спеша двигайся к лагерю, гетман. Пока придешь, он уже будет нашим. За мной, воинство Христа и Сечи!

«А в-от и клич твоей армии, — решил Хмельницкий, мысленно повторив: «За мной, воинство Христа и Сечи!». — Сказано-то как — и по-воински, и по-христиански». В лагере драгун нападения не ожидали, а всадников, что появились поблизости, у догоравших, погружающихся в полуночную дрему костров, приняли за свой разъезд.

— Слушайте меня, казаки реестра! — резко осадил своего скакуна полковник как раз посреди лагеря. — Я — полковник Ганжа! Слыхали о таком?! Полковник казачьей армии Хмельницкого, воины Христа и Сечи! Кто хочет сойтись со мной на сабли, сходитесь, кто хочет слушать — слушайте.

Из шатров драгуны выбирались с такой неуклюжей поспешностью, что рушили сами шатры. Несколько драгун старались поближе пробраться к невесть откуда взявшемуся полковнику повстанцев, но при этом волочили за собой лодку, очевидно, по привычке, как обычно вели оседланных коней.

Полусонные и полупьяные, кричевцы, однако, вовремя заметили, что лагерь уже оцеплен какими-то всадниками, а южный склон возвышенности разгорается топотом копыт еще одного большого отряда.

— Так есть среди вас воины, верные вере православной, казачеству нашему и народу украинскому, или таковых уже нет?!

— Есть! — взревело с полсотни глоток, эхом голосов перекатываясь через небольшую долину, за которой стоял основной лагерь гетмана Барабаша.

— А коли есть, то за кого воевать будем?! — гарцевал скакун Ганжи между двумя кострами. — За короля, который платит вам за то, чтобы вы кровь свою собственную, и нашу, казачью, за Польшу проливали? Или за Украину, которая не способна заплатить вам ничем, кроме вечной сыновней славы, добытой вашими же саблями?!

— За Украину!

— Не станем воевать против восставших!

— Слава Украине!

— Остановитесь, предатели! — ворвался в водоворот солдатских чувств чей-то властный офицерский голос. — Всего несколько дней назад вы заново приняли присягу на верность польскому королю! — узнавали драгуны голос гетмана реестрового казачества Барабаша, уже спешившего к ним в окружении своей охранной сотни и прусских наемников.