Багдан Сушинский - Путь воина

— Да, они присягали, Барабаш! — привстал в стременах Ганжа. — Но тому королю, который сам присягал на верность народу, клянясь, что будет охранять свободу украинских людей, оберегать степные границы Украины от басурман! Так неужто вы считаете, что он свою клятву сдержал?!

— Нет, не сдержал! — прозвучало в ответ после небольшой заминки.

— И сдерживать не собирался!

— В таком случае слушайте меня, драгуны! Ваш полковник Кричевский приближается сюда вместе с самим гетманом Хмельницким. Польское войско Стефана Потоцкого, которому вы спешили на помощь, давно окружено казачьей армией и утром будет разбито. Полковник Кривонос так держит ляхов взаперти, что им уже не вырваться.

Одна пуля сорвала с Ганжи овечью шапку, другая расколола ствол не «дошедшей» до берега молодой ивы. Но именно эти выстрелы, прогремевшие со стороны свиты гетмана Барабаша, окончательно вывели драгун из состояния полуночной дремы и вынудили взяться за оружие.

Часть прусских драгун метнулась в степь, но была перехвачена конными казаками Ганжи; часть — к лодкам, но реестровики помешали ей стащить лодки на воду и в короткой схватке изрубили всех наемников.

Поняв, что это уже не просто недовольство, а настоящий бунт, и что лагерь полковника Кричевского оцеплен казаками Хмельницкого, полковник Барабаш с остатками свиты тоже поспешил назад, к своим челнам. Но путь к реке преградил отряд украинских драгун во главе с сотником Джалалией.

— Уж не скрыться ли ты собрался, гетман?! — прибегнул сотник к элементарной хитрости. — А что делать нам? У восставших конница, а мы все еще пешие.

— Подтягивайте сюда лодки! — поддержали его верные Барабашу офицеры, не разобравшись, в чем дело. — Становитесь между ними! Нужно создать лагерь.

— Казаков немного!

— С нами прусские наемники! Они остались верными королю!

Пытаясь стянуть лодки в полукруг, который упирался в пологий болотистый берег, Барабаш еще не знал главного: что Джалалия всего лишь выигрывает время. Он и преданные ему казаки уже сделали свой выбор и теперь ждут подхода взбунтовавшихся драгун Кричевского.

Прозрение к нему пришло лишь тогда, когда на окраинах его ночного лагеря появились десятки вооруженных всадников, сразу же окруживших все расставленные по берегу шатры, а по берегу словно вышедшая из реки волна покатились возгласы:

— Конница Хмельницкого!

— Прибыл сам гетман!

— Хмельницкий здесь, он будет говорить с нами!

— Кому обрадовались, идиоты?! — пытался сбить эту волну Барабаш, но его уже никто не слушал.

Мало того, он видел, как из предрассветной, освещенной угасающей луной синевы выползают челны, в которых, как потом оказалось, сидели драгуны Кричевского, настроенные на то, чтобы не дать ему возможности отойти от берега. И как под звон клинков, доносившийся из лагеря наемников, свита его начала подозрительно быстро редеть.

С несколькими своими офицерами и ординарцами Барабаш все же сумел пробиться к воде и даже затащить один из крупных челнов на мелководье, но тотчас же был вновь блокирован забредшими в реку драгунами Джалалии.

— Прекратите бой! Я сдаюсь! — крикнул он, поняв, что число его сподвижников дошло до тех двенадцати растерянных воинов, что все еще жались к бортам лодки, на корме которой он стоял. — Где Хмельницкий?! Я готов вступить с ним в переговоры!

— А с нами вступать в переговоры не желаешь?! — язвительно поинтересовался Джалалия.

— С тобой, предатель, нет! — мужественно ответил Барабаш, зная свирепую лють этого татарина-выкреста. Рослый, костлявый, опутанный толстыми набрякшими венами словно почерневшими канатами, Джалалия одним видом своим наводил ужас не только на врагов, но и на казаков собственной сотни. Храбрость этого азиата уступала только его коварству и жестокости. Но что поделаешь, если именно эти качества больше всего и ценились казаками в бою. — Где Хмельницкий? Я желаю говорить с ним как гетман с гетманом!

И Хмельницкий действительно появился. В окружении целой сотни конных казаков и пеших драгун. Без боя, одной массой своего отряда он оттеснил уцелевших наемников к мысу, у которого все еще на что-то надеялся несостоявшийся гетман, войсковой есаул реестрового казачьего войска [21] В странной и несколько запутанной офицерской иерархии реестрового казачества чин «войсковой есаул реестрового казачьего войска» следует воспринимать как генеральский. . Однако приближаться к Барабашу и вступать с ним в переговоры командующий восставших не желал. И не только из-за пренебрежительного высокомерия, которое по отношению к основному своему сопернику за булаву — Б? арабашу — всегда и везде проявлялось у него с убийственной откровенностью.

Среди всех, кто находился на этом клочке берега, возможно, только Хмельницкий понимал, что с гибелью Барабаша и присоединением его войска к армии восставших решается не только участь ночной схватки у Каменного Затона и не только успех сражения на Желтых Водах. В У? краине все еще оставались десятки тысяч казаков реестра. Многие из них находились сейчас в лагере коронного гетмана Потоцкого. Многие оставались в Чигиринском, Черкасском и прочих окрестных гарнизонах. И очень важно, принципиально важно было, чтобы сотни его эмиссаров, маскировавшихся под нищих, бандуристов, чумаков, которых вождь восставших намеревался разослать сразу же после этой битвы во все уголки Украины, разнесли важную для судьбы этой земли весть: казаки реестра восстали против своего гетмана Барабаша, убили его и присоединились к армии Богдана Хмельницкого, армии сечевиков. А значит, произошло то единение извечных противников — казаков-запорожцев и казаков реестра, — которого так опасались поляки.

Хмельницкий остановился на небольшом пригорке, в каких-нибудь пятидесяти шагах от лодки Барабаша. Он слышал его призывы к переговорам, но молча смотрел вдаль, туда, где за левым берегом Днепра, далеко на востоке, медленно загоралась несмелая весенняя заря. Она напоминала ему зарево из костров огромного военного лагеря. Пройдет еще несколько минут, все пространство по ту сторону реки огласят звуки боевых труб, и степь наполнится всеразрушающим гулом копыт: воздух окажется сотканным из клубов пыли, воинственных криков и мерцания сотен тысяч клинков. Мир содрогнется, узнав о невиданной ранее могучей армии, о никогда ранее неслыханном упорстве, с которым она сражается за свободу своей земли и своего народа. И что такое для командующего этой непобедимой армией призывы какого-то предателя, судьба которого уже, по существу, решена?

Гетман видел, как все ближе подступали к лодке Барабаша украинские драгуны. Как, оглядываясь на него и не зная, что он решил — казнить или помиловать своего соперника, обвиняли гетмана реестровиков в самодурстве, жестокости и в услужении католикам. Да мало ли какие обвинения можно предъявить человеку, который уже бросил за борт своего смертного «челна» оружие и теперь готовился пересесть на другой челн, способный переправить его на ту сторону реки жизни и смерти.