Бенгт Даниельссон - На «Баунти» в Южные моря

Решение смелое — еще ни одно судно не пересекало южную часть Индийского океана в зимние месяцы (июль — август). Но теперь люди Блая были лучше подготовлены, а так как не было нужды спускаться в антарктические воды, то и погода в общем была намного теплее, чем у мыса Горн. Конечно, случались сильные штормы, приходилось ложиться в дрейф, но это для закаленной испытаниями команды давно стало простым и привычным маневром. Примерно в середине довольно однообразного пути в Австралию Блай, к своему удовольствию, смог предаться любимому занятию: определению места. И он тотчас нашел то, что искал, — голую скалу, именуемую островом Сен-Поль; как ни странно, на сей раз карта не ошиблась.

Девятнадцатого августа — это был пятьдесят второй день плавания — впередсмотрящий увидел остров Бруни, расположенный южнее входа в гавань нынешней столицы Тасмании — Хобарта. На всех картах той поры Тасмания соединялась с материком, и, когда Блай бросил якорь в бухте Эдвенчер, он не подозревал, что это остров, отделенный от австралийского континента не только водным пространством, но и еще одним островом. Судя по всему, за одиннадцать лет, истекших с тех пор, как Блай впервые побывал здесь с капитаном Куком, в залив не заходило ни одно судно; впечатление уединенности усугублялось тем, что на берегу не было видно никаких признаков жизни. (Лишь в один из последних дней на опушке леса вдали показались совершенно нагие тасманийцы — «самые глупые и жалкие люди на свете», по словам Блая).

Блай отправил своих подчиненных за водой и дровами, назначив командирами отряда Флетчера Крисчена и канонира Пековера, которым доверял больше всех. Но полностью он полагался только на себя самого, а потому неоднократно ездил на берег проверять, как идут работы. Обнаружив какие-нибудь упущения, он по своему обыкновению не скупился на брань. Чаще всего слова его не производили никакого впечатления; понятно, он от этого приходил в еще большую ярость. В команде «Баунти» был плотник по фамилии Перселл, который вспыльчивостью и язвительностью ничуть не уступал своему командиру. До той поры эти два родственных характера сталкивались очень мало, но уже на второй день работ на берегу Тасмании они крепко повздорили, когда Блай указал, что Перселл по лености отпиливает слишком длинные поленья. Перселл разозлился и ядовито отпарировал:

— Можно подумать, вы сошли на берег только для того, чтобы лишний раз придраться.

Блай взял себя в руки и ограничился тем, что отправил Перселла на борт и дал ему другое задание. Но эта снисходительность не оправдала себя. Через несколько дней (Блай в это время был на берегу) Перселл отказался поднимать на борт бочки с водой — дескать, он плотник, а не рядовой матрос. Штурман Фраер, который руководил этой работой, доложил Блаю, но, сколько тот ни бушевал, Перселл продолжал стоять на своем. Столь открытое неповиновение ставило командира в тяжелое положение. Если бы речь шла о матросе, порка быстро привела бы его в чувство. Но корабельный плотник был приравнен к младшим офицерам, которых устав не разрешал подвергать телесным наказаниям. Обычно в таких случаях провинившегося заковывали в кандалы и по возвращении в Англию предавали военному суду. Но Блаю вовсе не улыбалось невесть сколько возить с собой арестанта, к тому же он (и Перселл, конечно, понимал это) не мог обойтись без своего лучшего плотника. Решение, принятое Блаем, говорит о его находчивости и силе воли. Составив протокол о случившемся, он лишил Перселла рациона и запретил команде под страхом порки давать ему что-либо. Перселл не пользовался особенной любовью на борту и, зная, что никто не отважится нарушить запрет, поспешил выкинуть белый флаг.

Другие младшие офицеры тоже навлекли на себя гнев Блая. Командир обвинял их в серьезных грехах — неспособности к несению службы и нерадивости. Но таких столкновений, как с Перселлом, больше не случалось и отсутствие документальных свидетельств не позволяет нам судить, насколько оправданно было недовольство Блая.

К концу второй недели стоянки у Тасмании все резервуары наполнили водой, заготовили еще тридцать тонн дров для камбуза — вполне достаточно до самого Таити. Вопреки всем надеждам на острове оказалось так мало рыбы и дичи, что команде удалось лишь несколько раз отведать свежей пищи. Задерживаться не было смысла, и, неоднократно замерив координаты и проверив компас, Блай рано утром 4 сентября снялся с якоря.

И вот уже «Баунти» снова идет южнее сороковой параллели, в полосе холодных западных ветров, которую англичане метко прозвали «ревущие сороковые». 13 сентябре единственным событием, которое удостоилось подробной записи в судовом журнале, было нежданное открытие девятнадцатого числа группы пустынных скалистых островков к югу от Новой Зеландии. Не мудрствуя лукаво, Блай присвоил архипелагу имя «Баунти»; это название сохранилось до наших дней. Тогда, как и теперь, единственными обитателями этих голых утесов были тысячи пингвинов, которые своим резким запахом и громкими криками заблаговременно предупреждают мореплавателей об опасных рифах.

Более существенны, но, к сожалению, менее подробно отражены в документах психологические конфликты, происходившие на борту в это время. Очевидно, Блай никак не мог забыть инциденты в бухте Эдвенчер, и они настолько испортили ему настроение, что он не переставал изводить своих подчиненных, особенно за обедом, когда офицеры и младшие офицеры, согласно обычаю, поочередно сидели за столом командира. Особенно уязвимым оказался Фраер, который под конец месяца отказался впредь обедать с Блаем.

Следующей жертвой «немирного сосуществования» на борту оказался доктор Хагген; он был приравнен к младшим офицерам и тоже регулярно ел с Блаем. Благодаря заботе командира о здоровье личного состава Хаггену было почти нечего делать. Но во время стоянки в бухте Эдвенчер один из матросов пожаловался на «легкое недомогание» (в действительности он страдал астмой). Хагген тотчас сделал ему кровопускание; после этого своеобразного лечения у Валентайна (как звали злополучного больного) воспалилась рука. Вскоре у него поднялась температура, началось удушье, и в конце сентября Хагген пустил в ход универсальное средство номер два: налепил на тощую грудь пациента горчичники. Блая привели в ярость не эти варварские методы лечения, которые широко применялись в восемнадцатом веке, а то, что Хагген ежедневно докладывал, будто больной поправляется. Только 6 октября, когда Валентайн был при смерти, Блай от одного из младших офицеров узнал правду. Бедняге Валентайну это не помогло, он был уже обречен и вскоре скончался, но Блай справедливо решил, что Хагген проявил крайнюю небрежность, и как следует отчитал его. Хагген счел себя обиженным и тоже отказался есть с Блаем. С тех пор его не видели на палубе, да ему и при желании было бы трудно подняться туда, ибо после описанного происшествия он стал нить больше прежнего.