Алексей Махров - Царь из будущего. Жизнь за «попаданца»

Мы обнимаемся. Затем я целую руку Донны (разумеется – императрицы Августы, но я же свой и могу именовать родственницу по-домашнему!), а следом подхватываю на руки радостно взвизгнувших племянников: Вилли и Фрица.

– Приветствую ваши высочества на земле дружественной России. Ну, что новенького в Берлине?

Восьмилетний Вилли начинает было обстоятельно повествовать мне о тяготах учебы и обязанностях наследника, но неугомонный живчик Фриц нетерпеливо перебивает брата:

– Папа говорит, что тебе, дядя Ник, нужно побольше трудиться по ночам…

– Это еще зачем? – Вот тебе и здрасте! – Дружок, ты уверен, что папа всерьез считает, будто я мало устаю за день?

– Нет, просто он говорит, что, если ты не будешь больше трудиться по ночам, у нас еще долго не будет кузенов…

Моретта, горячо обнимающая брата, отшатывается от него, мгновенно покраснев как маков цвет. Вильгельм смущенно переводит взгляд с нее на меня. А добродетельная Донна заносит карающую длань над филейной частью нарушителя приличий…

С трудом удержавшись, чтобы не расхохотаться во все горло, я заступаюсь за племянника:

– Ну что вы, сестра, – Фриц, сообразивший, что ляпнул что-то не то, моментально прячется за моей спиной. – Фридрих совершенно прав: нам уже стоит подумать о наследнике, и мне, разумеется, нужно постараться. И потрудиться…

Татьяна смущенно улыбается, Донна, слегка покраснев, тоже. «Однорукий рыцарь», сообразив, что я не обиделся, хлопает меня по плечу:

– Уж потрудись, братец, потрудись! – громогласно провозглашает он на весь вокзал. – Ради таких, как они, – он указывает на своих сыновей. – Стоит постараться! Уж поверь мне!

– Рад стараться! – рапортую я.

Моретта краснеет еще сильнее. Обе свиты фыркают, уже не в силах сдерживаться, лишь лейб-конвойцы стоят с отсутствующим видом. Не то чтобы они были лишены чувства юмора, просто немецкого из них почти никто не знает. И правильно! «В многия мудрости – многия печали…»

…Так как на этот раз автомобилей уже пять, то в них размещаются не только обе царствующие четы, но часть свитских. Фриц усаживается рядом с водителем в автомобиле кайзера, чем приводит Вильгельма-младшего в глубокое уныние. Которое я пресекаю самым простым способом: приглашаю мальчишку сесть возле НАШЕГО водителя. Сердца германских принцев я, кажется, покорил. А всего-то и надо – плюнуть на протокол. И правильно: ни один протокол не стоит того, чтобы из-за него пролилась одна-единственная слеза хотя бы одного ребенка!

В Кремле нас встречает еще один парад. В парадном строю проходят гвардейцы, скачут кавалергарды и атаманцы. Правда, один занятный штрих: замыкают колонну фыркающие двигателем «Медведи» с задранными «по-походному» стволами. Забавно, а если… вернее, когда Димыч танки сделает – в почетном карауле танки будут ходить? Право же, Гревс перегибает палку со своей любовью к технике…

…Я рассчитывал провести переговоры завтра, когда Татьяна и Донна с детьми уедут в Петергоф. Но Вилли вносит свои коррективы в мои планы. Сразу же после парада он поворачивается ко мне:

– Любезный брат мой, мне совершенно необходимо переговорить с вами наедине. По вопросу, решение которого не терпит отлагательства, – многозначительно произносит он.

Такое нарушение протокола свидетельствует, что Вилли очень, ОЧЕНЬ жаждет со мной побеседовать! Я заинтригован! Ну-с, молодой человек, и что вы нам хотите сказать?..

…Возле кабинета изваяниями застыли Петр и Алексей – Дзюнда Хасуда и Дзэмэй Аюгава. Лейб-конвой остался за дверями, в кабинет вместе с нами прошествовали только братья Шелиховы: Егор и Степан. Степан, старший брат Егора, теперь прочно занял должность адъютанта при кайзере. За прошедшие три года он уже более-менее освоил немецкий язык, носит чин уланского лейтенанта, вот только напрочь отказывается переодеваться в прусский мундир из своего, атаманского. Впрочем, как высказался Вильгельм еще на нашей с Татьяной свадьбе: «Мундир не может заменить чистоты души и преданности сердца!» «Однорукий рыцарь» всегда тяготел к красивым фразам…

Мы с Вилли усаживаемся у стола, наши адъютанты стоят поодаль. Пожалуй, их стоит отпустить.

– Егорка, можешь пока быть свободен. Братец, – я поворачиваюсь к Вильгельму, – может, и Степана отпустим?

– Идите, Штефан. – Вильгельм величественно взмахивает рукой. – Вам есть о чем поговорить с братом.

Оставшись одни, мы секунд пять смотрим друг на друга молча. Затем я, как гостеприимный хозяин, предлагаю Вилли коньяк, сигары, закусить чем бог послал.

Он нетерпеливо отмахивается:

– Ники, у меня к вам серьезный разговор. Скажите мне сейчас как брат брату, – он вперивается в меня своими чуть выпуклыми глазами, – что вы станете делать, если завтра я объявлю войну Франции?

Вот так. Кончилась отсрочка, полученная год назад с помощью уникально бессодержательного письма. Ну что, Ваше Величество: пора открывать карты?

– Вилли, я скажу тебе совершенно честно и прямо. Если ты нападешь на лягушатников завтра, то послезавтра, – он напрягается, – я объявлю войну Турции. А послепослезавтра мои полки будут стоять в Константинополе.

Вильгельм смотрит на меня изумленно. Он пытается понять: где тут подвох? Сейчас поймешь.

– Но еще я хочу добавить, брат: если Австро-Венгрия попробует вмешаться – хоть как-нибудь, хоть два патрона туркам подарит или хоть два сантиметра земли себе попробует прихватить, – раздавлю, как жабу! Даже на турок плюну, но в Вену на белых «Жигулях» въеду!

Он собирается что-то сказать, но сейчас я должен изложить ему все. Чтобы он не питал каких-то надежд:

– Подожди, Вилли. Я не собираюсь помогать французам. Твои дела с ними – это твои дела. Если ты предупредишь меня о своих действиях заранее, то за день до твоего вторжения я денонсирую договор с французами. А начнешь войну – помогу, если потребуется. Но и ты учти: турки и славяне – это мое дело! Полученной от меня информацией можешь распорядиться по своему усмотрению. Хочешь – предупреждай шенбруннского засранца, хочешь – оставь его мне на растерзание. После этого можешь Австрию к своей империи присоединять – мне они без надобности. Но в любом случае помни, брат: славян я соберу под свою руку. Всех. И храни господи того, кто рискнет мне помешать!

Вильгельм переваривает услышанное. Наливает себе рюмку коньяку, закуривает сигару. Затем осторожно интересуется:

– Ники, я хотел бы напомнить тебе, что у меня есть некоторое количество поляков…

– Это – НЕ славяне! – рублю я. – Со своими поляками можешь делать все, что тебе угодно, а мои поляки – коренные жители Сибири! Но чехи – славяне, и словаки тоже.

– А например, хорваты?

– Это тоже не славяне. Забирай их себе, если они тебе нравятся. Вместе со словенцами. Но Дубровник – славянский город. И будет в конце концов портом в Сербском генерал-губернаторстве. Царногоры, болгары, сербы – мое! Так было и так будет!