Бен Кейн - Дорога в Рим

— Ступай, — велела Фабиола. — Время дорого.

Кивнув бритой головой, привратник выскочил из комнаты.

Фабиола, к которой теперь неотступной тенью липла Йовина, вышла вслед за ним — прикинуть, как обновить приемный зал, самую важную часть здания после спальных комнат, в которых девицы ублажают клиентов. По виду зала входящие судят о всем заведении, и привести его в порядок, сделать эффектным и элегантным — сейчас главная задача.

Все еще обдумывая детали отделки, Фабиола вдруг обратила внимание на голоса, долетающие от входа.

— Прошу прощения, господин, — почтительно говорил Веттий, — заведение закрыто на ремонт, откроется через неделю.

— Ты меня не знаешь, что ли? — рявкнул кто-то звучным басом.

— Как же, господин. — Привратник смущенно кашлянул. — Кто ж не знает начальника конницы?..

Фабиола прижала руку ко рту. Что здесь делает Марк Антоний?

— Именно! — провозгласили у входа. — Посторонись.

Сжав губы, девушка поспешила к двери, намеренная выпроводить нежеланного посетителя. От Антония, самого верного сторонника Цезаря, лучше держаться подальше, даже если он не знает пока о ее вражде с работающим на него Сцеволой.

Налетев на закутанного в плащ Антония, ворвавшегося в зал, она чуть не упала — тот успел схватить ее за плечо и удержать на ногах. Оказавшись лицом к лицу с самым могущественным человеком в Риме после Цезаря, она чуть не потеряла дар речи: его притягательность и звериная мощь дурманили разум.

— Марк Антоний… — запинаясь от волнения, выдавила она. — Что ты здесь делаешь?

Начальник конницы улыбнулся, смутив ее еще сильнее.

— Я вправе задать тот же вопрос. Не знал, что в Лупанарий теперь обитает сама Венера.

Фабиола залилась краской, сердце колотилось в груди как бешеное.

— Ты здесь работаешь? — спросил Антоний.

— Нет. Я владелица.

Он взглянул на Йовину, которая тут же приняла невинный вид, будто ничего не заметила.

— Давно?

— Несколько дней, — бросила Фабиола, раздосадованная, что ее застали врасплох. — Только приступаю.

— И у тебя есть опыт в этой области?

Йовина хмыкнула и тут же торопливо закашлялась, чтобы скрыть смешок.

Фабиола метнула в старуху гневный взгляд.

— Некоторым образом, — осторожно сказала она, не собираясь выкладывать все подробности.

— Жаль, я не видел тебя раньше, — понизил голос Антоний. — Ах как жаль!

Фабиола не ответила, едва в, силах устоять перед его неотступным взглядом, который ощупывал все изгибы ее фигуры и чуть ли не проникал под одежду. Его мощное тело с бугристыми мускулами манило и притягивало, осанка восхищала. Юпитер, что за редкостная стать!

— Прошу прощения, господин, мы не работаем, — выговорила она, стараясь скрыть дрожь в голосе. — Откроемся на следующей неделе.

— Ты не понимаешь! — Взгляд Антония стал еще настойчивее. — У меня не было женщины два дня!

— В таком случае придется помочь, — прошептала Фабиола, толком не понимая собственных слов, и резко обернулась к Йовине: — Ступай займись уборкой!

Йовина разочарованно удалилась в коридор: раз ты не хозяйка заведения, приходится подчиняться. Фабиола тут же ввела Антония в кабинет.

— Присядь и выпей вина, господин. Я приведу девочек покрасивее.

Антоний движением плеч скинул плащ и остался в простой военной тунике с кожаным поясом, на котором висел разукрашенный кинжал.

— Мы раньше встречались?

— В Галлии. После Алезии, — ответила Фабиола, краснея, как девчонка. Как она умудрилась не заметить тогда его непринужденного изящества? Слишком рада была вновь увидеть Брута…

— Ах да, как же. Любовница Децима Брута. — Уголки Антониевых губ дрогнули. — Теперь я вспомнил — и твою красоту, и твою растерянность перед Цезарем.

Щеки Фабиолы запылали от одного воспоминания.

— Я была слишком пьяна…

Повисла долгая тишина, они не сводили друг с друга глаз.

Фабиола не находила слов. Всю жизнь против воли спать с мужчинами и ни к кому не испытывать страсти… А теперь каждая частичка ее тела желала Антония. Прямо сейчас.

— Я приведу девочек, — пробормотала она.

Антоний словно читал ее мысли. Мягко шагнув к ней, он шепнул:

— Зачем? Мне хватит и того, что есть.

— Я владелица, — слабо возразила Фабиола. — Я не обслуживаю клиентов.

Антоний словно не слышал. Притянув девушку к себе, он уже ласкал ее полные груди и покрывал шею поцелуями.

Фабиола, опьяненная прикосновениями Антония, едва нашла силы его оттолкнуть — и сама себе поразилась: она же никогда не теряет головы! Что происходит?..

— Иди ко мне, — прошептал Антоний. — Я ведь вижу, ты хочешь…

Звук, раздавшийся где-то за порогом, спас Фабиолу от нее самой. Сдавленный кашель — или ей показалось? Поднеся палец к губам, под ухмыляющимся взглядом Антония она метнулась к выходу и распахнула дверь. Никого — ни в коридоре, ни в приемном зале. Однако по спине бежал неприятный холодок, и она нетерпеливо махнула Антонию. Случись кому-нибудь — а конкретно Йовине — подслушать их разговор, Брут немедля обо всем узнает. Дальнейшее страшно даже помыслить.

— Когда я тебя увижу? — спросил Антоний.

— Не знаю, — по-прежнему смущенно ответила девушка и вдруг, неожиданно для себя самой, поцеловала его в губы. — Здесь видеться нельзя.

— Тогда в каком-нибудь из моих владений. Я пришлю посыльного, он назовет тебе место.

Антоний, отвесив ей глубокий поклон, выглянул на улицу и, убедившись, что она пуста, скользнул наружу.

Фабиола проводила его взглядом. Ее по-прежнему переполняли радость и желание, к которым примешивался ощутимый ужас оттого, что кто-то мог подслушивать у двери кабинета. И все же от предстоящей встречи с Антонием захватывало дух.

Ее вдруг осенила мысль, на губах заиграла улыбка.

Если стать любовницей Антония, Сцевола не посмеет ей вредить.

Остров Родос неподалеку от Малой Азии

Тарквиний взбирался вверх по узкой улочке, ведущей от гавани, и в нем вскипали старые воспоминания — он бывал здесь давным-давно, еще в юности, и любил Родос больше других мест, куда его заносило после смерти Олиния. До приезда сюда он успел побыть легионером, повоевать под командованием Лукулла и Помпея в Малой Азии — воинские будни, так несхожие с прежней, спокойной жизнью на латифундии, принесли ему воинский опыт, научили дружбе, открыли другой взгляд на мир. Тарквиний криво усмехнулся: что ни говори, а те четыре года оказались не худшими в жизни. Хоть гаруспик и ненавидел Рим за все горести, которые пришлось вынести его народу — этрускам, все же за время службы он научился отдавать должное воинской сноровке римских солдат, их мужеству и безоговорочной решимости, и далее в Александрии, спасаясь от Цезаревых легионеров, не переставал ими восхищаться.