аль-Асмаи - Жизнь и подвиги Антары

В одном месте царь Ануширван характеризуется как «добрый и справедливый правитель», защитник бедных и обиженных: к его трону проведен шнур с колокольчиком, и всякий желающий попасть к царю может позвонить в него, дабы испросить у него милости и правосудия. В другом месте говорится о благородном царевиче Кубаде, который стремится захватить власть, «чтобы уничтожить притеснение и несправедливость».

Несомненные проперсидские симпатии автора проявляются в отдельных репликах «о жадности арабов», о презрении, которое вызывает у цивилизованных персов «дикая жизнь арабов в бесплодной пустыне», их варварские нравы и обычаи.

Однако в основном быт и нравы персов — так же как византийцев, франков и других европейских народов — описываются в эпопее как диковины, «чудеса» других стран и иногда как бы сопоставляются с нравами и обычаями вольных кочевников, хоть и варварскими, но все же более милыми душе автора. В этом уже чувствуется элемент характерной для VII–XII вв. «романтической» идеализации бедуинской старины.

С Константинополем автор «Сират Антара», по-видимому, знаком в такой же мере, как со столицей Ирана. В романе подробно описаны Двор византийского императора — царедворцы в богатых одеяниях, рыцарские турниры и состязания, пиршества с утонченными яствами — и роскошные дворцы.

В романе множество христианских реалий: христианские монахи читают Евангелие над византийским рыцарем Бадрамутом перед его поединком с Антарой; в тексте постоянно упоминаются византийские колокола, крест, заупокойная молитва; христиане клянутся Иисусом Христом, христианской верой, Девой Марией; в росписи византийского дворца Антара видит изображение Девы Марии, Иисуса и апостолов. К христианству автор романа относится вполне терпимо, что соответствовало, по-видимому, взглядам просвещенных слоев населения Халифата VIII–IX вв. Есть в эпопее и явные реминисценции крестовых походов: так, например, послы франков появляются в Константинополе с крестом на груди, облаченные в одежды рыцарей-крестоносцев. Крестоносцы борются за Иерусалим. Сын Антары от франкской царицы Марьям Джауфаран во главе христианского войска осаждает Дамаск и высылает войско против Антиохии.

Европа описана в эпопее значительно менее правдоподобно: автор явно в странах Европы не бывал и знает о ней лишь понаслышке.

В своих многочисленных походах Антара проходит путь, подобный пути крестоносцев (но лишь в обратном направлении): из Аравии он попадает в Сирию, из Сирии в Иран и Византию, а затем во главе византийского войска вторгается в земли франков, описание которых носит полуфантастический характер. Вместе с сыном византийского императора Ираклием Антара сражается на море и на суше с франкским королем Лайлуманом — «царем моря и морских островов», затем попадает в фантастическую Камфарную страну со сказочно прекрасным Хрустальным замком, где находит свою византийскую подругу Марьям. Хрустальный замок поражает Антару и его спутников своей диковинной роскошью, в нем «больше великолепия, чем у персидского царя и византийского императора». И действительно, вся обстановка дворца Марьям — мраморные лестницы, ковры, статуи, подземные ходы, сад с поющим птицами, красавицы, нежащиеся в саду у ручья, — скорее напоминает утонченную роскошь при дворе какого-нибудь восточного правителя, нежели раннесредневековый европейский замок. Таким же фантастическим выглядит завоеванный Антарой остров Вахат (Сицилия?). Не более реален и «римский» эпизод, когда Антара помогает «правителю Рима» Маркусу против его врага франка и женится на сестре Маркуса — Марьям. В описании похода Антары в Андалусию мы находим своеобразный отзвук реконкисты — реалии этого эпизода также носят достаточно фантастический характер: Антара вторгается во владения испанского царя Джантйяила (Сантьяго?) во главе византийского войска, вступает в единоборство с Джантйяилом, который почему-то выезжает на поединок на слоне, а после победы над Джантйдалом Антара и Ираклий покоряют Испанию.

Свой поход в Европу Антара завершает покорением Андалусии, Туниса и Верхнего Египта, правители которых — Матрус, Кардус, Гермес, Мукавкас, Кандариус — в конце концов после ряда сражений подчиняются Антаре и обязуются платить ему дань.

В заключение, в полном противоречии с реальным развитием истории, после победоносных войн с византийцами, франками, испанцами и т. д., в которых хотя и в фантастической форме, но все же отразились исторические события VII–XII вв., Антара заканчивает свои дни на берегу Евфрата в доисламском племенном становище, а после его смерти его родичи абситы принимают ислам и участвуют в Священной войне, т. е. как бы вступают на путь, уже пройденный в фантастической шестисотлетней жизни их главного героя Антары [5] В тексте «Сират Антара» разбросано множество намеков на грядущее явление Мухаммеда. .

Естественно, что подобный «историзм», при котором все эпохи перемешиваются самым причудливым образом, чреват множеством анахронизмов в повествовании. Пересказывая легендарный материал, автор порой сознательно дополняет его деталями «исторического колорита», присовокупляя: «У арабов в то время был обычай…» Однако все описания бедуинского быта в эпопее представляют собой некую причудливую смесь доисламской племенной жизни, донесенной преданием, и реалий знакомой рассказчику придворной жизни Багдада. Например, когда Зухейр стал после смерти своего отца предводителем племени Бену Абс, к нему, совсем как к средневековому феодальному сюзерену, «поспешили со всех сторон фарисы, готовые ему служить, и он одарил их подарками, платьем, золотом и серебром». В другом месте говорится, что, радуясь чудесному спасению Антары, абситы «разбрасывали во все стороны дирхемы и динары» — совсем как щедрые феодальные правители.

И уже в наиболее древних частях «Сират Антара» ощутимы черты феодального сознания. Так, когда после смерти хирского правителя Мунзира повелитель Ирана Ануширван признает его преемником Нумана, царь абситов Зухейр «спешит отправить письмо с выражением покорности новому царю».

Малоправдоподобны описания бесчисленных пиров бедуинов, когда соплеменники передают друг другу кубки, наполняя их «чистым вином из кувшинов», «поют рабыни и мулатки», «невольницы бьют в бубны и играют на флейтах» и т. д., т. е. развлекаются наподобие багдадской знати.

Любопытен в этом смысле эпизод свадьбы Антары, в котором гиперболизированная картина бедуинского пиршества: «Было зарезано много тысяч верблюдов и верблюдиц, тысяча жирных коней, множество львов и пантер» — переплетается с описанием придворной роскоши — богатейших нарядов и шатров, уборов из драгоценных камней и т. д.