Зигфрид Обермайер - Храм фараона

— Я бы никогда не осмелился назначить празднование Зед преждевременно, мне кажется это святотатством.

— Ты не должен это так воспринимать, отец, — возразил Хамвезе. — Судя по сообщениям, в большинстве случаев это были не настоящие юбилеи. Многие из твоих предшественников появлялись в храмах и дворцах в одежде и с атрибутами праздника Зед, чтобы этим произвести заклятие будущего. Другими словами, они пробовали уже в первые годы своего правления роль, в которой хотели выступать на своем настоящем юбилее, но до этого доходило крайне редко. Последний настоящий праздник Зед праздновался твоим высокочтимым предшественником Озирисом-Аменхотепом более ста тридцати лет назад. В соответствии с традицией он устраивал после этого каждый третий год новый праздник Зед. Два из них он смог праздновать, а потом…

Рамзес улыбнулся:

— Говори об этом спокойно, мой сын. А потом он отправился в Закатную страну. Но я думаю, однако, праздновать тысячи тысяч праздников Зед… Кто знает, может быть, я последний царь страны, который правит вечно…

Ошеломленный Хамвезе взглянул на своего отца. Это он серьезно или же играет словами?

Фараон добавил:

— Тридцать лет — это уже долгое время.

— Почти человеческая жизнь. Мы предполагаем, что цари до объединения страны в том случае, если они так долго сидели на троне, должны были отрекаться от престола. Вероятно, их даже убивали. В те времена еще не умели писать, поэтому мы можем только высказывать предположения. Тогда Обеими Странами владели несколько царей, часто были войны. Предполагалось, что властитель, который правил уже тридцать лет, то есть пережил пятьдесят или более разливов Нила, теряет свою силу и больше не в состоянии вести своих людей на войну, поэтому, чтобы сохранить внутренний мир, на трон сажали молодого преемника, а старого убивали. С тех пор как страна объединилась, подобные варварские обычаи потеряли смысл. Теперь имеет место чудесное омоложение, и царь остается на троне. С твоего разрешения, отец, ты не нуждаешься в празднике Зед. Тот, кто не стареет, не нуждается в омоложении…

Рамзес утвердительно кивнул:

— Ты, конечно, прав. Однако фараон обязан соблюдать старые традиции, и я хотел бы, чтобы и народ что-то имел от этого. Ты должен уже сейчас готовить запасы, потому что я хочу десять дней угощать жителей Мемфиса и Пер-Рамзеса. Праздник должен быть таким, чтобы дед мог рассказывать об этом внуку.

— Ты будешь… Ты будешь праздновать в Мемфисе? — спросил Хамвезе, колеблясь.

— Нет, сын мой. Я знаю, что это было бы твоим горячим желанием — почтить город Пта подобным празднеством, но это было бы против существующего положения вещей. Мои предшественники всегда праздновали его в столице, и я сделаю то же самое. Главным местом празднования будет Пер-Рамзес, город Рамзеса, мой город. В нем состоится священное торжество.

В Мемфисе кашель Нефертари существенно уменьшился. Сухой воздух пустыни оказался целебным, и Великая Царская Супруга снова начала оживать. Ее постоянная усталость исчезла, как и в старые времена, она повсюду сопровождала фараона и во время праздников выступала в качестве полной очарования под хохолком ястреба, приятной духом и сладкой в любви, наполняющей дворец своим благоуханием.

Тем временем в Мемфис прибыла Изис-Неферт, но фараон едва обратил на нее внимание. Он, правда, пригласил ее переехать из дома для гостей при храме Пта во дворец за Белой Стеной, но царица проявила упрямство: не фараон, а ее сын, верховный жрец Хамвезе, пригласил ее в Мемфис, и она хотела бы оставаться его гостьей вплоть до возвращения в Пер-Рамзес. Царь согласился с этим, и ожесточившая Изис-Неферт слышала ликующие крики, долетавшие из города, когда Благой Бог вместе со своей любимой супругой входил в храм или почитал своим присутствием один из многочисленных праздников богам. Ее единственным утешением были дети: принц Меренпта, очаровательная Бент-Анта и, конечно, Хамвезе — ученый сын, которого так ценил фараон. В редкие часы раздумий и самоанализа она должна была признать, что ее могли бы встретить хуже. Она все еще была второй супругой, родила фараону сыновей и могла выступать соответственно своему рангу. Некоторое утешение она находила в мыслях о судьбе Гутаны, которая, будучи бездетной, умерла от оспы и которую должны были сжечь в ее дворце исходя из соображений безопасности. От нее ничего не осталось, совсем ничего.

Как заверил ее Хамвезе, фараон будет праздновать Зед вместе со всей семьей — с двумя царицами, всеми детьми, царицей-матерью Туей и близкими родственниками, — но этого придется ждать еще целый год. Ну, она ждала всю свою жизнь, она уже наупражнялась в ожиданиях.

— А Мерит и Сети в Мемфисе? — спросила она как бы между прочим.

— Мерит и ее дочь здесь. Однако Сети предпочел остаться с войсками.

— Итак, Мерит здесь, — задумчиво проговорила Изис-Неферт.

— Да, уважаемая мать, и я вижу по тебе, о чем ты сейчас думаешь.

— Ну и о чем же я сейчас думаю, Хамвезе?

— О Пиае, который работает здесь, в храме, на расстоянии полета стрелы от дворца. Но какое нам до этого дело? Если оба встретятся, они и будут отвечать за последствия.

— Только если их обнаружат.

— Да, мать, только тогда. Но я хотел бы повторить: я не вмешиваюсь в дела Мерит, а Пиайя ценю как превосходного ремесленника и храмового служителя.

— Разве я сказала, что ты должен вмешиваться? Кто знает, проявляет ли еще Мерит интерес к Пиайю? Однако, когда я думаю о том, как она обращается со своим мужем, мне приходит в голову мысль…

Она многозначительно посмотрела на Хамвезе.

— Я не могу тебе помешать делать свои собственные выводы, дорогая мать, но мною двигают сейчас другие заботы.

Изис-Неферт решила держать глаза открытыми, и теперь она пожалела, что Незамуна нет в живых. Этот хитрый старик быстро бы выяснил, есть ли между Мерит и Пиайем что-либо. Заманчиво было бы застукать этих двоих и задеть этим другую, подумала Изис-Неферт. Та, другая, снова наверху, и не повредило бы слегка стукнуть ее по носу. Ее согрела эта мысль, и в течение ближайших дней она хотела спокойно обдумать, как бы ей осуществить свой план.

Никто за пределами Белой Стены или в районе Большого храма, казалось, не замечал, что происходит в служебных комнатах Пиайя в некоторые ночи. Храмовые стражники уже привыкли во время своих ночных обходов, что дама под покрывалом проскальзывает к дому у северо-западной стены. То, что она приходила не с улицы, а непосредственно из дворцового квартала, не давало повода к недоверию. И разве мастер Пиай не сказал что-то о награде?

Когда Мерит появлялась, Пиай старательно запирал дверь и опускал сплетенную из тонкой соломы занавесь, защищавшую комнату от солнца, так что через окно ничего нельзя было рассмотреть. Большая рабочая комната, уставленная забитыми до потолка полками, превращалась Пиайем в приют для влюбленных.