Зигфрид Обермайер - Храм фараона

Подобное предложение Нехеми не отверг, и оба пили до тех пор, пока смогли лишь что-то, заикаясь, бормотать и, ухмыляясь, пялиться друг на друга.

Пиай едва осмеливался признаться самому себе, что был рад, когда царская семья отбыла в Пер-Рамзес. Ему не хватало Мерит, ему очень не хватало Мерит, но одновременно он наслаждался безопасным, уютным сегодняшним днем. Он все еще работал каждый четвертый день в своей гробнице, но теперь радовался также своей маленькой семье и с любовью наблюдал, как подрастает маленький Ирамун.

Страх Такки перед неопределенной опасностью также улегся. Она снова была беременна и надеялась, что у нее родится дочь.

В тот день она сидела в саду и следила, как бы Ирамун не упал в пруд с лотосами, когда ей доложили о посетителях. Два вооруженных человека стояли в дверях и спрашивали скульптора Пиайя. Они сказали, что прибыли по поручению храма.

Такка удивилась:

— Но ведь там знают, что мастер Пиай работает сегодня в своей гробнице.

Оба заверили ее, что, конечно же, тоже знают это, но у них срочная новость, и они хотели бы, чтобы им объяснили самый короткий путь к гробнице. Такка описала им место так хорошо, как могла. Оба торопливо поблагодарили ее и исчезли. Такка посмотрела им вслед и увидела на некотором отдалении еще несколько вооруженных людей на лошадях и боевой колеснице.

«Должно быть, что-то очень срочное. — Она почувствовала легкое беспокойство, но тут же отогнала недобрые мысли. — Глупая коза! Пиай — важный человек, и сегодня вечером он тебе все расскажет».

Пиай уже закончил все плоские рельефы в своей гробнице и собирался оживить их прекрасными нежными красками. Хотя у него было мало опыта как у художника, работа продвигалась легко. Чтобы набить руку на технике, которой занимался много лет назад, он начал с менее важных картин в кладовой с запасами и увидел, что дело идет хорошо. Мастер задумчиво взял черную краску и вошел в главное помещение, где недавно поставили два саркофага — один для него, другой для Такки. Там он нанес черную краску везде, где она была необходима: на парики богов и людей, а также на лик Анубиса с головой шакала.

Окрасив в черный цвет парик Мерит, он почувствовал желание раскрасить всю ее фигуру. Он смешал нежную светлую охру и осторожными штрихами покрыл ее лицо, руки и ноги. Губы он сделал светло-красными, красным цветом он покрыл и узкий пояс, который перехватил ее платье над бедрами. Краски в жарком пустынном воздухе быстро высохли, и Пиай смог нанести белую краску на платье, включая рукава, прикрывавшие плечи и верхнюю часть рук, причем прозрачная охра обнаженной кожи нежно просвечивала через белую краску.

Спустя некоторое время он прервал работу и вышел на улицу, чтобы вдохнуть свежего воздуха. Ра уже клонился к западу, и высокий человек, стоявший у помоста, отбрасывал длинную тень. Пиай заморгал от яркого солнечного света и дружелюбно спросил:

— Ты ищешь стражника у гробниц?

— Нет, — ответил тот. — Я ищу тебя. Ты ведь скульптор Пиай?

— Да, это я. А кто ты?

— Я принц Сети, супруг дочери царя Мерит-Амон.

Пиай стоял как вкопанный. Голос собеседника звучал спокойно и безразлично, и тем не менее от него исходила угроза, как будто он требовал правосудия. Высокая фигура принца решительно двинулась к нему, и Пиай вынужден был отступать шаг за шагом, пока они не встали перед гробницей.

— Мне можно войти в твое Вечное Жилище, Пиай?

Тот только молча кивнул и отошел в сторону. Пиайю казалось, что Благой Бог собственной персоной пришел, чтобы призвать его к ответу. Однако, на взгляд скульптора, при всем подобии фигур отца и сына лицо принца Сети имело весьма поверхностное сходство с ликом царя. Отсутствовало естественное очарование Благого Бога. Это было только грубое отражение, глуповато-гордое лицо воина, высокомерное и пустое.

— Я хотел бы кое-что спросить у тебя, Пиай. Ходят слухи, что ты сделал то, что полагается делать лишь одному мне, то, что по законам нашей страны является кощунством, преступлением, достойным смерти, — совершил прелюбодеяние с моей супругой, дочерью Солнца Мерит-Амон.

Пиай стоял перед своим саркофагом, отступать дальше было некуда.

Сети ступил на один шаг ближе.

— Ты понял мой вопрос, Пиай?

— Почему ты не спросишь об этом свою супругу?

Пиай знал теперь, что смерть стоит перед ним, и странное спокойствие наполнило его.

— Что хочешь сделать ты против решения богов, принц Сети? Баст предназначила нас друг другу — кто может сопротивляться этому? Ты? Я? Фараон? Что можем мы сделать против вечных богов?

— Так это правда? Ты признаешься?

Сети нащупал булаву у пояса, безмерный гнев исказил его лицо. Он посмотрел Пиайю в глаза — и узнал глаза своей дочери. Тяжело дыша, он выдавил:

— Ты сделал меня посмешищем в глазах моих людей, и теперь… теперь я знаю, что Неферури… что моя… моя дочь… — Сети задохнулся от безумной ярости, охватившей его. Он отступил на шаг, поднял булаву и стал похож на царя, каким его изображали на пилонах храма, когда он убивал своих врагов. Серые глаза Пиайя глядели бесстрашно и гордо.

— Ударь, Сети. Делай то, что должен, но этим ты ничего не изменишь. Мерит никогда не была твоей, а вечно и навсегда была и останется только моей супругой, моей возлюбленной. Это я лежал с ней, как Могучий Бык, я, Сети, я! Я зачал с ней ребенка, я…

После этих слов Пиай отошел в сторону и повернулся к изображению Мерит. Вот они сидят друг напротив друга. Мерит в своем воздушном белом платье с цветком лотоса в волосах и еще не раскрашенным ожерельем казалась такой свежей и такой живой по сравнению с Пиайем, который на своем изящном, но бесцветном плоском рельефе походил скорее на набросок.

«До меня самого у меня никогда не дойдут руки, — подумал Пиай. — Она должна будет вечно остаться с моей тенью, но это ничего, зато она излучает жизнь, моя любимая. Моя…»

— Обернись! — приказал Сети.

Пиай молчал, его взгляд был прикован к любимой, и он знал, что жизнь у него была хорошей и что часы и дни, которые он провел с ней, многократно перевешивают презренный страх смерти, которого мастер не испытывал сейчас. Что с того, что Сети пришел как мститель и сейчас стоит позади него.

— Обернись! — проревел Сети второй раз. — Или я ударю тебя сзади.

Его громкий голос заполнил всю маленькую погребальную камеру, но для Пиайя это был только отдаленный звук из другого мира, который скульптор уже покинул.

— Ты сейчас боишься, ты, жалкий трус! — издевался Сети. — Ты не осмеливаешься посмотреть мне в глаза, боишься справедливого наказания…

Внезапно Пиай обернулся:

— Прекрати болтать! Ударь в конце концов, но этим ты ничего не изменишь. Мерит — моя жена и останется ею на все времена, а Неферури — мой ребенок и…