Максим Войлошников - Декабрист

На следующее утро, как и предсказывал Николай Головнин, противный ветер стих. Едва рассвело, завиднелся Байкал, стелющийся ртутной гладью. Когда солнце взошло, море приняло изумительно синий цвет, свойственный только глубоким водам. Небольшой бриз задувал с юго-запада, словно обещая недолгое плавание. Горы на противоположном берегу были хорошо видны — до них и было-то только тридцать пять верст по прямой. Однако плыть предстояло на северо-восток, к устью реки Селенги, пересекавшей забайкальский хребет Хамар-Дабан.

Команда судна, которую составили невыспавшиеся «обдорцы», готовилась к отплытию под командой байкальского боцмана. Кормщик проверял рулевые гужи.

Однако горы на той стороне уже скрывала поднявшаяся дымка — верный признак надвигающегося юго-западного ветра, называемого култук. Там, на юго-западе, темнели тучи, притягивавшие время от времени беспокойные взоры боцмана и рулевого, поторапливавших своих новых матросов крепким словцом. Впрочем, опытные моряки, скрывавшиеся под видом мужиков, приятно поразили боцмана сноровкой, с которой ставили паруса. Ломоносова же удивило большое количество погруженных на борт съестных припасов, рассчитанное не менее как на неделю, — хотя к устью Селенги при попутном ветре они могли дойти за пятнадцать — двадцать часов.

— На Байкале против ветру не ходют, отстаиваются. А то занесет на север, и будешь там болтаться, докуда озеро льдом не возьмется! На одной рыбе, быват, месяцы сидели! Так, святому Николаю молись! — ответил ему боцман.

Наконец, часам к семи судно скрипя отвалило от пристани. Асташев стоял на носу с подзорной трубой, поставив ногу на бушприт, как заправский Нельсон.

Ветер нес судно прямиком на северо-восток, к дельте Селенги — торговым воротам в Забайкалье. Первые несколько часов плавания прошли спокойно, судно скользило по озеру: по обоим берегам виднелись темные лесистые горы. Затем надвинулись низкие дождевые тучи с юго-запада, ветер стал свежеть, разводя волну, воздух отсырел и леденил кожу.

— Беда, култук идет! — обеспокоенно обратился боцман к Асташеву. Култуком на Байкале называют ветер с дождем, прорывающийся на Байкал с юго-запада сквозь низменность ангарских ворот. — Надо снасти стропить и идти в отстой, к подветренному берегу! — сказал он главному приказчику.

— Покуда нормально идем — судно не перегружено, может, успеем! — отмахнулся Асташев. Между тем, оставаясь попутным, ветер все свежел. Уже пошли волны, хотя пока только на некоторых из них виднелись небольшие клочки пены. Казаки угрюмо крестились. «Обдорские» же, видавшие морские бури, где волны были размером больше корабля, успокаивали их:

— Не дрожи, земеля — это так, слегка! Ето тебя покуда баюкает!

— Не подрифить ли грот? — спросил Окулов Чижова риторически.

Тот согласно кивнул, прищурясь на потемневшее небо.

— Самое время. Взять грот на рифы! — громко отдал команду бывший лейтенант морякам, игнорируя боцмана. Команда была четко выполнена. И вовремя. Потому что тут же, с шумом, налетел шквал, однако утащить большой парус, уменьшенный наполовину, уже не смог. Но зато мелкий осенний дождь промочил всех до нитки.

— Надо к подветренному берегу! — крикнул теперь уже Асташев.

— Поздно! — ответил боцман, указывая на размашистые волны, белые гребни которых уже достигали планшира. — Повернем — скулу разобъет! Молись!

Судно переваливалось с волны на волну, ветер продолжал усиливаться, переходя в шторм, срывавший пену с волн. Тучи нависли. Корпус судна немилосердно скрипел, мачта трещала.

— Станичники, в трюм — откачивать воду! — приказал Чижов, первым поняв грозящую судну опасность: от качки и ударов волн пазы неминуемо расходились, паклю выбивало, и в трюм начинала поступать вода. Казаки ссыпались вниз. Асташев беззвучно молился, глядя на разбушевавшиеся темные волны, грозившие поглотить судно. Ломоносову тоже было не по себе, но он не давал вида, что в душе его уже поднимается липкий страх, и только силой воли он гонит его прочь.

— Очистить грот! — приказал Чижов. Парус спустили. Теперь судно шло на вытянутых треугольных кливерах [38] Кливер — трехугольный парус, крепящийся на бушприт. , однако скорость его почти не уменьшилась. Сейчас надо было следить, чтобы судно не вынесло к наветренному берегу и не разбило о камни, поэтому направление взяли на несколько румбов к северу. От этого волна набегала не прямо с кормы, а слева сзади, и немилосердно раскачивала судно, не имеющее киля.

— Выручи, брат! — вдруг воскликнул умоляюще Асташев, хватая Чижова за руку. Затем, точно устыдясь порыва, отодвинулся, продолжая молиться уже вслух. Его примеру последовали те из его людей, кто был наверху. Рев волн заглушал человеческий голос.

— Молодцом держится суденышко! — наклонился Чижов к уху Петра, чтобы быть услышанным. — Груз хорошо положен, поэтому оно остойчиво. Но бортом волну нам ловить нельзя — может перевернуть! — Судно раскачивалось на волнах, упорно противостоя буре — хрупкая скорлупка бросала вызов могучим силам стихии!

В борьбе со штормом прошло несколько бесконечных часов. Очередной шквал сорвал передний кливер, о чем возвестили взволнованные крики матросов. От этого судно, оставшееся на стакселе и втором кливере, сделалось рыскливее, больше уваливаясь под волну. Однако продолжало держаться на курсе. Затем вдруг култук начал явственно стихать — тучи разредились, ветер уже не срывал пену с череды грозных валов. Вряд ли поменялась погода — скорее, они уже выходили из полосы, в которой дул этот ветер. Наконец, сквозь порывы туч проглянуло солнце.

Буря ускорила их движение, поэтому, когда люди с расшатанного бурей судна, с порванными снастями узрели, как прорвавшееся сквозь тучи алеющее солнце уже цепляет западный край Байкала, на темнеющем восточном берегу блеснула серебристая полоса, вдающаяся в озеро.

— Селенга, слава те господи! — воскликнул боцман, крестясь. Весь путь был пройден за световой день. Как стемнело, несмотря на еще гуляющую волну, они сумели войти в селенгинское устье и пристать к берегу.

На следующий день, наняв ямщиков, Асташев перегрузил товар на телеги — это заняло немало времени. Но уже наутро он двинулся на Верхнеудинск [39] Г. Улан-Удэ. . Река Селенга прорывала стену Хамар-Дабана, окружавшую Байкал с юго-запада. Дорога шла вдоль реки, а от Верхнеудинска, вместе с ней, сворачивала на юг, к пограничной Кяхте. Селенга начиналась в Монголии, и начало ей давали коренные монгольские реки Тола и Орхон, на которых лежали развалины древних монгольских столиц.

Асташев ехал теперь в наемном экипаже — его коляска осталась за Байкалом. Он был задумчив. Конечно, он хорошо вознаградил спасших его «обдорцев». Но во время бури они, не стесняясь, употребляли специфическую морскую лексику. Четкость морских команд и грамотность их исполнения совершенно укрепили его в мысли, что «обдорцы» вовсе не те, за кого себя выдают. Однако идея обратиться к казачьему атаману, резиденция которого находилась в Верхнеудинске, если и проскользнула у него, то как дежурная. «Уж если эти люди на него работают, не все ли равно, кто они?» — повторил он вслед за Поповым.