Симона Вилар - Лазарит

— Помолимся, милая сестра, — только и смогла вымолвить принцесса Наваррская, опуская край покрывала на лицо.

На другой день ничего не изменилось — штиль держался по-прежнему. Жара, казалось, еще усилилась, и укрыться от нее можно было только в тени обвисших парусов. Многие воины воспользовались затишьем, чтобы поплескаться в море. Это до такой степени смутило Беренгарию, что она почти не выходила из своих покоев.

Иоанна же, наоборот, со смехом наблюдала за барахтающимися в воде мужчинами. На Сицилии она и сама порой купалась в лазурных водах уединенных бухт, а теперь компанию ей составлял только шкипер Питер, окончательно впавший в уныние и без конца твердивший, что столь продолжительное безветрие — не к добру. Оживилась королева, только заметив, что к их юиссье от флагманского корабля движется большая лодка. Еще издали она различила среди гребцов статную фигуру в алой тунике с золотыми львами.

— Мои прекрасные дамы! — воскликнул Ричард, поднимаясь на борт и целуя руки сестре и поспешно покинувшей свое убежище Беренгарии. Руку невесты король задержал в своей, внимательно вглядываясь в лицо принцессы, отчего та мгновенно залилась румянцем.

— Вы видите, что происходит, милые дамы? — Ричард одним широким жестом обвел небосвод и неподвижное море. — Ни дуновения, и никаких перемен пока не предвидится. А ведь стоит Страстная неделя, и через пару дней наступит светлый праздник Пасхи. Вот почему мой друг Хьюберт Уолтер, епископ Солсбери, говорит, что раз уж нам суждено встретить Светлое Воскресение Христово вдали от берегов, то и наше венчание с Беренгарией произойдет тут же.

— Свадьба посреди моря? — пролепетала принцесса, и ее карие глаза расширились не то от удивления, не то от испуга.

— Необычно, дорогая моя? Но так или иначе, а я намерен прибыть на Святую землю с женой, а не с невестой. Ваш отец не будет доволен, если я стану медлить с венчанием, когда же мы окажемся под Акрой, там у меня появятся, увы, совсем иные заботы, весьма далекие от брачных наслаждений.

— Но ведь вы, государь, если не ошибаюсь, говорили, что мы сделаем остановку на острове Крит? — Беренгария выглядела так, будто вот-вот упадет без чувств.

Ричард снова внимательно взглянул на нее, потом взял невесту под локоть и склонился так низко, что слышать его могла она одна.

— Милая моя голубка! Мы станем мужем и женой рано или поздно. И чем скорее это произойдет, тем меньше станут болтать о том, что я везу в край язычников невинную деву. Вы будете моей королевой и никогда, клянусь всеми святыми Англии, я не обижу вас и не причиню вам вреда. А ваша любовь и ваши молитвы будут хранить меня в битвах. Отныне я вверяю вам свою жизнь.

На глазах Беренгарии стояли светлые слезы.

— Ричард, — она впервые осмелилась обратиться к жениху по имени, — мой дорогой паладин! Я буду так любить вас и так молить за вас небеса, что сама Пречистая Дева оденет вас своим покровом, если вам будет грозить опасность!

Всего мгновение они смотрели друг на друга — высокий, облаченный в ослепительно-алые одежды король, и его невеста — робкая, трогательная, но полная очарования благодаря дивному свету, вспыхнувшему в ее огромных глазах. Даже полумонашеское одеяние не портило ее в эту минуту.

И все же, когда Ричард отошел в сторону с сестрой, разговор зашел именно о наряде принцессы Наваррской.

— Пиона, я всецело надеюсь на тебя. И прошу проследить, чтобы будущая королева выглядела как подобает супруге властителя четвертой части Европы.

Он вскинул руку, не желая слышать, что Беренгария наотрез отказалась в дни, предшествующие крестной муке Спасителя, надевать что-либо, кроме грубошерстного подобия власяницы.

— С королями не спорят, сестра, и ты в этом убедилась на собственном опыте, я знаю. Сделай что-нибудь, иначе я не смогу отделаться от ощущения, что совращаю монахиню. Ты заметила, как эта отвратительная власяница натирает шею моей нежной невесты? Она явно причиняет ей боль, а я…

— Ты тоже причинишь ей боль в вашу первую ночь, этого не избежать, — с лукавой улыбкой возразила Иоанна.

Ричард неожиданно вспыхнул, но сдержался и слегка ущипнул сестру за щеку.

— Не тебе рассуждать о таких вещах, бесстыдница! Скажи лучше, как вы на своем юиссье уживаетесь с шотландцами? Довольны ли вы ими?

Иоанна принялась горячо нахваливать шотландских паладинов, особо выделив их капитана, рослого светлокудрого красавца Осберта Олифарда, и Ричард даже пошутил: дескать, похоже, что этот каледонский рубака приглянулся ей куда больше, чем король Франции, которому пришлось убраться ни с чем.

Шутка не понравилась Пионе, и она отвернулась, опустив на лицо вуаль, чтобы Ричард не заметил ее смущения.

Но король уже вглядывался в горизонт — тусклый, покрытый мутной свинцовой дымкой.

О, как ему не терпелось начать дело, которому он посвятил жизнь! Сколько сил было потрачено, сколько бешеной энергии и воли понадобилось, чтобы сдвинуть с мертвой точки эту гигантскую массу вооруженных людей, говорящих на разных языках и думающих по-разному. И вот — приходится болтаться, как поплавок в какой-нибудь сельской луже, тогда как отплывший ранее Филипп наверняка уже рубится с неверными. А ведь это его, Ричарда Плантагенета, война. И что бы там ни болтал Филипп, как бы ни намекал на то, что, по всем законам войны, именно ему надлежит быть главнокомандующим силами крестоносцев, ибо Ричард его вассал, [78] Ричард Плантагенет, несмотря на то что был королем Англии, вступая во владение своими землями во Франции, был обязан приносить присягу французскому королю. Таким образом, Филипп имел формальные основания утверждать, что Ричард — его подданный. — король Англии знал — только ему под силу одолеть сарацин и вступить в смертельную схватку с самим султаном Саладином.

Замеченная королем дымка тревожила и шкипера Питера. И пока Ричард возвращался на флагманское судно, Питер ломал голову над тем, что сулит этот свинцовый горизонт. Штиль может продержаться еще несколько дней, а может преподнести пренеприятный сюрприз, и весьма скоро. Тут уж все зависит от высших сил, в чьей воле то, что сейчас таится за горизонтом.

Ночь, однако, прошла спокойно. Лишь под утро задул легкий ветер, и бодрствовавший почти всю ночь капитан тотчас велел команде готовить такелаж. Заскрипели блоки, завизжали вороты, оживившиеся матросы приветствовали перемену погоды возгласами:

— Ветер! Ветер вернулся!

Вскоре наполнились и загудели паруса — впервые за долгое время. Шкипер поспешно прошел на корму.

Впору было радоваться — но день был вовсе не подходящим для этого.

Наступила Страстная Пятница, когда мрак спускается на землю, и всякий христианин должен мысленно сопутствовать Христу в его страданиях. Ветер крепчал, суда кренились, набирая ход, но уже повсюду на палубах показались священники и служки. К ним из трюмов поднимались воины и матросы, чтобы совершить Виа Круцис — обряд Крестного пути, состоящий из четырнадцати молитвенных стояний и воспроизводящий мученический путь Спасителя от суда у Понтия Пилата вплоть до его погребения, а затем склониться перед Святым крестом, закрытым в этот день в знак скорби покрывалом.