Рафаэль Сабатини - Черный Лебедь

Столь неожиданный вопрос застал де Берни врасплох. Взглянув на девушку, он едва заметно улыбнулся, потом в его глазах появилась задумчивость:

— Но ведь вы уже знаете почти всю мою историю, — ответил он. — Разве я не говорил, что мессир Симон, которого испанцы убили в Санта-Каталине, был моим дядей? Вместе с ним я отправился в Новый Свет искать свободу, так как в Старом я ее не имел. Мы, род де Берни, — гугеноты из графства Тулузского. В те времена во Франции гугеноты могли рассчитывать разве только на веротерпимость. Но после отмены Нантского эдикта [42] Нантский эдикт — завершающий религиозные войны во Франции юридический акт, подписанный в апреле 1598 г. французским королем Генрихом IV. Согласно эдикту, католицизм остался господствующим вероисповеданием во Франции, но протестанты («гугеноты») получили право на свободу богослужения (кроме ряда крупных городов, включая Париж), право занимать судебно-административные и военные руководящие должности, для них были учреждены особые палаты при парламентах Парижа, Тулузы, Бордо и Гренобля, в которых разбирались судебные дела гугенотов. ни о какой терпимости к нашей вере не могло быть и речи. Когда я был еще ребенком, гугенот был лишен права сделать карьеру, достойную дворянина… Нас было семеро сыновей, я — младший. Вот и пришлось отправиться с дядей в Новый Свет. После его смерти я остался совсем один, без средств к существованию, без друзей, кроме тех нескольких человек, что спаслись вместе со мной. Тогда мы решили присоединиться к Моргану. Другого выбора не было. К тому же после кровавой бойни в Санта-Каталине во мне зародилась лютая ненависть к испанцам, и я с великой радостью пошел служить врагам Испании. С Морганом я быстро пошел в гору. Бывает так, что человека возвышает уже само его рождение. Мне же помог случай. Я доказал Моргану свою преданность. Кроме того, я — француз, и это тоже возвысило меня в его глазах, потому как под его началом всегда служило много моих соотечественников. Он сделал меня адъютантом, и я стал командовать французским легионом. Он обучил меня искусству морского боя, а его школа, смею вас уверить, лучшая в мире. Когда Англия перестала нуждаться в помощи буканьеров и Моргану предложили пост губернатора Ямайки, я снова пошел за ним и опять поступил на службу к королю Англии.

— Значит, — задумчиво, как бы рассуждая про себя, проговорила девушка, — ваша служба не была противозаконной и ремесло буканьера вы оставили сразу же, как только пиратство было объявлено вне закона [43] Пиратство никогда не пользовалось покровительством закона. В данном случае речь идет о переходе, начиная с 1689 г., «неорганизованных» пиратов под защиту национального флага. Таким образом, им предоставлялся на период военных действий статус каперов, основной задачей которых оставался грабеж торговых кораблей, но… принадлежащих неприятельскому государству. Для военных кораблей под флагами союзных государств каперское судно не считалось уже преступным, его экипаж пользовался всеми правами моряков военного флота. .

Для майора Сэндза это было уже слишком.

— Да, вчера это было так, а сегодня, к сожалению, все изменилось, — заметил он ледяным голосом.

Де Берни, хотевший было оставить их, рассмеялся:

— Но почему же «к сожалению», майор? Для вас, по крайней мере, эти перемены сложились как нельзя лучше.

Майор не нашелся что ответить. Свои возражения он приберег на потом — когда де Берни не будет рядом.

— Однако доверие, которое когда-то возлагал на него Морган, не помешало ему предать своего командира и снова взяться за старое, — сказал он.

Но мисс Присцилла, погруженная в свои мысли, не расслышала его слов и оставила их без внимания, так как ответа от нее не последовало. А майор, вовремя вспомнив, что всякий разговор о де Берни был неизбежно чреват размолвкой, на нем и не настаивал.

Когда наступила ночь и взошла луна, де Берни пел свои песни, но слушали его только пираты, потому что майор с девушкой в это время были на корме. Его мягкий волнующий баритон разливался по всему кораблю.

— Клянусь честью, это просто неслыханно! — с отвращением проговорил майор. — Как он только может общаться с этими головорезами!

Однако смысл слов, произнесенных ему в ответ мисс Присциллой, так и остался для него загадкой:

— Ах! Все равно он поет лучше всех на свете!

В воскресенье корабли вошли в узкий пролив, разделяющий острова Альбукерке, и бросили якорь в широкой бухте в форме лагуны, в восточной части Мальдиты, самого северного из островов. По настоянию де Берни именно Мальдита была выбрана для ремонта «Черного Лебедя».

Как и говорил француз, эта укромная бухта была надежно скрыта со всех сторон, и Личу пришлось признать, что лучшего места для стоянки было не сыскать. С юга в лагуну, имевшую форму груши, вел узкий проход, пролегавший между рифами, а с противоположной стороны над нею высилась остроконечная скала, сплошь поросшая кустарником, которая защищала ее от северных ветров. На скале, представлявшей собой удобное место для размещения пушек в случае, если бы возникла необходимость защищать вход в бухту, вили гнезда морские птицы. Однако Лич, ничего не смысливший в постройке оборонительных сооружений и тактике боя на суше, не обратил никакого внимания на очевидные преимущества этого места, а де Берни и не подумал их ему раскрывать. Дно лагуны у берега, протянувшегося полумесяцем от мыса до рифов, было почти пологим и неглубоким, так что якорь пришлось бросить в четырех-пяти кабельтовых от берега. Рядом со скалой в лагуну впадал довольно широкий для такого крохотного островка ручей. Сразу же за сверкающим серебром песчаным берегом, усеянным черепахами, которые, встревожившись от грохота якорных цепей, неуклюже направились к воде, зеленой стеной возвышались заросли пальм и стручкового перца. Горячий воздух благоухал всевозможными пряными ароматами. Островок, имевший всего лишь милю в ширину и не больше двух миль в длину, был сплошь покрыт самой разнообразной растительностью.

Не успели корабли бросить якоря рядом друг с другом, как Лич решил тотчас же приступить к делу. Шлюпки живо спустили на воду, и моряки отправились на берег рубить лес для постройки крепких плотов, с тем чтобы освободить «Черный Лебедь» от лишнего груза. Эта работа заняла в общей сложности три дня, так что к вечеру третьего дня на корабле не осталось ничего, кроме мачт.

Как ни странно, но у пиратов дело спорилось. За работу они взялись с азартом школяров. Глядя, с каким упорством они, по горло в воде, влачили за собой тяжело груженные плоты и при этом еще беспечно хохотали и перешучивались, подобно обыкновенным мирным поденщикам, вряд ли можно было догадаться, что все они жестокие, кровожадные злодеи, мечтающие только о грабежах да разбое, которые наплевали и на свою жизнь, и на честь.