Рафаэль Сабатини - Меч ислама

Прежде, чем кончилась эта ночь, за которую Синан пережил тысячу смертей, он пожалел, что пошел на поводу у своей собственной хитрости. Лежа на диване в своей каюте, Синан мучился морской болезнью. Годы мореплавания не закалили его чувствительный желудок. Каждый раз, когда галера взлетала на гребни валов и, сотрясаемая ударами волн, устремлялась вниз, он дрожал, бился в конвульсиях и стонал. Все вокруг страшно шумело. Завывал встречный ветер, скрипела оснастка, трещали все стыки и соединения деталей судна, глухо бились в борта волны и с плеском откатывались прочь, монотонно поскрипывали весла в уключинах, а на фоне всего этого шума слышались стоны, причитания и проклятия гребцов-невольников, которым, несмотря на все усилия, удавалось лишь удерживать галеру на месте. Продвижения вперед почти не было. За ночь галера прошла не более нескольких миль, и на рассвете корсары увидели окутанный дымкой пик Монте Северо к северу от Спартивенто. Но когда рваные тучи понеслись на восток и в просветах засияло солнце, моряки увидели на расстоянии мили беспомощно дрейфующую бело-зеленую фелюгу с голой мачтой. Она качалась на мертвой зыби. Волны оставались длинными и высокими, но ветер ослаб, сменившись легким бризом, против которого и шла теперь галера Синана. Кормчий указал на фелюгу и направил судно прямо к ней.

На борту суденышка была заметна какая-то возня. Матросы даже привстали, чтобы получше рассмотреть, что происходит. Они увидели человека, который вышел из остроконечного сооружения на корме.

Когда до фелюги осталось не больше десятка ярдов бурлящей воды, помощник Синана, могучий Изар, сложив рупором ладони, приказал экипажу фелюги подойти ближе. Говорил он на средиземноморском жаргоне. Фелюга подошла к сходному трапу на корме галеры, и Изар с несколькими матросами спустился в нее.

Его встретили пять человек, бледные и измученные, с затуманенными глазами. Казалось, еще минуту назад эти люди пребывали во власти страха.

Темные глаза Изара презрительно окинули их и, наконец, остановились на мужчине и женщине, стоявших у входа в остроконечную надстройку. Не отводя взгляда от белокожей красавицы, Изар мысленно попросил у Аллаха прощения за нечестивых христиан, позволяющих женщинам обнажать лицо.

— Кто вы? — спросил он.

Мужчина, судя по одеянию и манерам человек знатный, но такой же измученный и изможденный, как матросы, сдержанно ответил:

— Я Просперо Адорно из Генуи.

В окружении Драгута не было офицера, не знавшего этого имени. Изар вздернул брови.

— И куда же вы направляетесь, синьор Просперо?

— Говоря по правде, понятия не имею. Изар ухмыльнулся.

— В таком случае вам лучше подняться на борт нашего судна, и мы вас подвезем.

— Спасибо за любезность, — сказал Просперо, — но мы не будем злоупотреблять вашей добротой. Теперь мы справимся сами — ветер стихает.

— И тем не менее с нами вы будете в большей безопасности.

Усталое лицо Просперо омрачилось. Он не строил иллюзий насчет того, чем все это закончится. Что касается его лично, то он мог снести мусульманский плен, как сносил его прежде, довольно спокойно. Но каково будет Джанне? Эта мысль привела его в бешенство. Сейчас он был очень далек от того, чтобы благодарить Феруццио за усердие и спасение от рук Ламбы и его дружков-убийц. Лучше тысячу раз сразиться с этим головорезом, чем смириться с тем, что ему не удалось доставить Джанну домой. В гневном порыве Просперо потянулся к рукоятке меча.

Этого оказалось достаточно. Не успел Просперо обнажить клинок хотя бы на дюйм, как Изар поднес к губам серебряный свисток, висевший у него на груди. На пронзительный свист откликнулась целая орда босоногих смуглолицых сыновей Магомета. Они спрыгнули на фелюгу, едва не пустив ее ко дну. Борьбы не было: ее просто негде было вести. Подавленный и ошеломленный противником, Просперо со своими людьми был вынужден подняться на борт галеры.

С монной Джанной корсары держались более галантно. Ее внешнее спокойствие, неизменное и никак не зависящее от обуревающих ее чувств, произвело впечатление на Изара. Он подал ей руку, когда она поднималась на палубу, и проводил к шатру.

Там она увидела мужчину, сидевшего на диване, скрестив ноги. Он мало чем походил на человека. Это была бесформенная груда плоти и костей, прикрытая алым, с золотом, кафтаном, а над ней возвышалась увенчанная грязным белым тюрбаном шарообразная голова. Его одутловатое лицо имело болезненно-желтый оттенок, подбородок отвис, а маленькие, глубоко посаженные глазки были похожи на поросячьи и светились недобрым светом.

Он долго и пристально рассматривал ее статную фигуру и благородные черты. Джанна с презрительным спокойствием выдержала этот злой взгляд.

Не сказав ей ни слова, Синан перевел глаза на сундук, который был поднят с фелюги. Два матроса, шатаясь под тяжестью груза, втащили его в каюту. Изар поднял крышку, и все увидели блестящие, недавно отчеканенные дукаты, которыми был наполнен сундук. Синан запустил в него пятерню, пальцы которой напоминали уродливых желтых слизняков, и зачерпнул золото. Потом он приказал оттащить сундук в угол. Голос его был пискляв. Громадная туша, издававшая столь тонкие звуки, вызывала смех. Ящик с богатствами Просперо отволокли в сторону и закрыли.

Потом Изар указал Синану на длинное жемчужное ожерелье с подвесками, блестевшее на шее Джанны сквозь вырез плаща. Громадные сверкающие жемчужины могли бы стать выкупом, достойным принцессы.

Повинуясь сердитому приказу, Изар с глумливой ухмылкой сорвал ожерелье с шеи Джанны. Та осталась невозмутима. Но когда она увидела, как мерзкие пальцы Синана перебирают искристый жемчуг, то едва сдержалась. К горлу подкатил комок, и Джанна едва подавила рыдания. Этот жемчуг возродил дремавшее в ней воспоминание о том вечере в саду Каретта, когда Просперо искал у нее убежища. Поэтому она надела ожерелье для церемонии обручения в Фассуоло.

Ее вывел из оцепенения нелепый голос Синона. Женщина, носящая на шее целое состояние, прощебетал он по-итальянски, должна быть очень высокородной особой. Он хотел бы знать, кому имеет честь оказать гостеприимство на своей галере.

Она ответила без колебаний, в надежде, что этот ответ поможет ей.

— Я племянница синьора Андреа Дориа. — Ее голос звучал твердо, — Вы проявите мудрость, если не забудете об этом.

На миг Синан впал в замешательство. У него захватило дух. Но потом он злорадно засмеялся, и его глазки вовсе исчезли в складках кожи.

— Неисповедимы пути Аллаха.

Он повернулся к Изару и снова заговорил с ним по-арабски, оглядывая монну Джанну от подола роскошного платья до венца на темных волосах. Желтое меняющееся лицо стало еще злее.