Мишель Зевако - Кровное дело шевалье

— Вернее, заблуждаетесь вы, монсеньор, — добавил Жан.

Герцог подумал, что его гость, молодой человек с чистой душой, полной юношеских иллюзий, просто решил заступиться за слабый пол, который столь часто бранят мужчины. Маршал любезно улыбнулся и, забыв о замечании Пардальяна, вежливо поинтересовался:

— Итак, шевалье, о чем вы хотели со мной поговорить?

— Позвольте мне объяснить вам все с самого начала, монсеньор. Я живу на постоялом дворе «У ворожеи», что на улице Сен-Дени. На другой ее стороне есть довольно убогое здание — из тех, в каких обычно снимают комнаты бедняки, зарабатывающие на пропитание нелегким трудом. Там и обитают две скромные женщины, о которых пойдет речь.

— Две женщины? — тихо переспросил Монморанси.

— Да, монсеньор. Мать и дочь…

— Мать и дочь? И как их имена?

— Это неважно, монсеньор. Вернее, пока неважно. Но мне очень хочется пробудить в вашей душе сострадание к этим несчастным, но благородным и гордым дамам, и я с удовольствием расскажу вам о них побольше.

Все соседи их очень любят; особенным уважением пользуется мать. Вот уже четырнадцать лет занимает она крошечную мансарду, и никто никогда не подумал о ней ничего дурного, не посмел ни сплетничать, ни злословить. Люди знают о ней совсем мало: все свое время она проводит за вышивкой, однако дочери дала воспитание, достойное благородной барышни. Поверите ли вы, монсеньор: дитя скромной белошвейки обучено чтению, письму, рукоделию и искусству украшения святых книг. Эта юная девушка добра и прекрасна как ангел!

— Шевалье, — перебил Пардальяна герцог, — вы так тепло отзываетесь об этих достойных женщинах, что я готов оказать им любую помощь. Что от меня требуется? Лишь скажите…

— Прошу меня простить, но я еще не закончил, монсеньор. Мать, настоящее имя которой хранится в тайне, прозвали Дамой в трауре, потому что она всегда с головы до ног одета в черное. Жизнь этой милой женщины омрачила ужасная трагедия… и я готов ценой собственной крови искупить причиненное ей зло. Ведь среди тех, кто заставил жестоко страдать это благородное создание, оказался и близкий мне человек…

— Близкий вам человек, шевалье?

— Да, мой родной отец.

— Но каким образом?..

— Монсеньор, эту женщину постигло страшное горе. Когда-то у нее был муж. И однажды ему пришлось надолго покинуть ее… Видите, как схож мой рассказ с историей вашего друга. Через несколько месяцев после отъезда любимого молодая женщина родила девочку… Нежданно-негаданно супруг возвратился домой. И именно в тот день мой отец совершил преступление…

— Преступление?

— Да, монсеньор, преступление.

Пардальян продолжал, несмотря на слезы, выступившие у него на глазах: ведь он лишал сейчас своего отца чести, а себя — надежды на счастье.

— Батюшка украл малютку. И мать, мать, боготворившая свое дитя и готовая отдать жизнь за одну улыбку этого ангелочка, была поставлена перед чудовищным выбором: либо она признается, что изменила мужу, либо ее дочь погибнет!

Франсуа де Монморанси побелел как мел и хрипло проговорил:

— Как их зовут? Не терзайте меня! Как их зовут?

— А почему вас интересуют их имена, монсеньор?

— Как вы все это узнали?

— Сейчас объясню. Этих дам похитили… Но они оставили для меня пакет, который я должен передать одному знатному дворянину. Вот это послание, монсеньор!

Потрясенный герцог отшатнулся и, не решаясь дотронуться до письма, в изумлении воззрился на пакет.

Неужели это правда?! Это не бред! Юноша действительно поведал ему горькую историю Жанны де Пьенн… Пардальян не упоминал никаких имен, но и без них все было совершенно ясно.

Значит, Жанна жива! И все это время она трудилась с утра до ночи — и воспитывала дитя, его дитя!

— Возьмите же, монсеньор, — говорил меж тем шевалье, — возьмите это письмо! Когда вы прочитаете его, я постараюсь ответить на все ваши вопросы. Я не видел, как совершалось это злодеяние, но я сын человека, замешанного в нем… Мой отец мне рассказывал… Я тогда не все понял, но забыть его исповедь не смог…

Франсуа де Монморанси схватил пакет — и тут же узнал почерк Жанны де Пьенн.

Герцог жадно пробежал глазами письмо, затем несколько раз внимательно перечитал его…

Наконец он оторвал взгляд от исписанных листков и перевел его на портрет. Беззвучные рыдания сотрясали тело Франсуа; упав на колени, он в отчаянии простер руки к изображению любимой и тихо прошептал:

— О, прости меня! Прости! Прости!

И без чувств упал на пол.

Шевалье кинулся к маршалу и, стараясь помочь ему, поспешно расстегнул его камзол, смочил виски водой…

Вскоре Франсуа пришел в себя; его веки дрогнули. Через несколько секунд он неуверенно поднялся на ноги. Пардальян попытался заговорить, но маршал не дал ему раскрыть рта. Глаза герцога Монморанси загорелись удивительным огнем.

— Ни слова! Молчите, юноша… Я отлучусь, но ненадолго, подождите меня тут… Не исчезайте… Поклянитесь!

— Не волнуйтесь, монсеньор. Клянусь.

Маршал, не выпуская из рук послания Жанны, выскочил из комнаты. Он побежал на конюшню, самолично оседлал лучшего скакуна, велел распахнуть ворота, и до слуха Пардальяна донесся удаляющийся стук копыт.

Пробило час ночи. Франсуа птицей пролетел через весь Париж и осадил коня у Монмартрских ворот, которые, как и все другие выезды из города, давно были на запоре.

— Именем короля! — вскричал герцог.

Появился перепуганный начальник охраны и, узнав маршала, кинулся открывать ворота и опускать подъемный мост.

Франсуа миновал городскую заставу и помчался по дороге, по обе стороны которой простирались тихие темные поля. Он нещадно погонял почти обезумевшую лошадь и непрестанно бормотал в такт ударам копыт:

— Жива!.. Жена!.. Дитя! Живы!..

В деревню Маржанси герцог въехал, уже вполне владея собой. Недолго думая, он поспешил к той бедной хижине, в которой много лет назад, возвратившись с войны, нашел Жанну.

— Только бы кормилица не умерла! — молился Франсуа.

О счастье! Старушка была жива! Одряхлевшая, совсем седая и почти неузнаваемая, она, заслышав стук в дверь, выглянула на крыльцо.

Кормилица тут же поняла, что на ее пороге стоит хозяин замка Монморанси.

— Пожалуйте, монсеньор, я вас ждала… ждала долго, но всегда верила, что вы обязательно придете. Ведь перед смертью мне нужно непременно рассказать вам…

Франсуа шагнул в комнату и в изнеможении упал на лавку. Он смотрел на верную нянюшку, спину которой согнули прожитые годы и нелегкий крестьянский труд.

— Вы ведь приехали, чтобы услышать правду? — осведомилась бедная поселянка у всесильного маршала.

— Да, — тихо прошептал тот.

— Вам уже объяснили?..

— Да!..

— Значит, все-таки есть на свете справедливость! — радостно воскликнула седая женщина.