Еремей Парнов - Собрание сочинений в 10 томах. Том 8. Красный бамбук — черный океан. Рассказы о Востоке

На все запросы и звонки генерал-губернатора японские представители отвечали вежливыми уверениями в вечной дружбе. О событиях на севере Индокитая они, по их словам, ничего не знали, а связаться с Токио якобы все не удавалось. Фюмролю посчастливилось дозвониться до японского министерства иностранных дел, но трубку снял какой-то низший чиновник. Кроме обещаний «доложить при первой возможности», Фюмроль ничего не добился. Из Виши приходили панические депеши, в которых предлагалось соглашаться на все. Но невозможно было достигнуть согласия без переговоров. А пока японские представители искусно уклонялись от всяких контактов с колониальной администрацией, пятнадцатая армия, преследуя отступающие французские части, совершила молниеносный бросок вдоль дороги Лангшон — Ханой. Сам Лангшон был взят почти без боя на второй день наступления.

— Все равно мы не можем противостоять столь превосходящим силам, — попытался оправдаться Деку.

И он, и Фюмроль не спали уже третьи сутки. Не хватало времени даже на бритье. Дни и ночи пролетали в бесцельных переговорах и консультациях. Правительство бомбардировало резиденцию телеграфными приказами, которые едва успевали расшифровывать. Выполнить же их не было никакой возможности. Вербальные ноты и меморандумы, направленные японцам, оставались без ответа. Они словно проваливались в черную пустоту. Когда пришла весть о высадке большого отряда японских войск на морском побережье у Дошона, Деку совсем опустил руки.

— Мы взяты в плен. Крах неминуем. Мне остается только пустить себе пулю в лоб.

— Не болтайте глупостей, адмирал! — впервые Фюмроль говорил совершенно искренне. — Лично вы тут совершенно ни при чем.

В этот момент Фюмроль остро раскаивался в собственной глупости. Вместо того чтобы пугать пистолетом застигнутых врасплох молокососов, ему следовало связаться с их руководителями. В обмен на оружие они бы наверняка согласились переправить десяток-другой французов к англичанам. Он уже знал, что после нескольких самовольных перелетов транспортные самолеты стояли в ангарах, а истребители заправлялись только для короткого боя в индокитайском небе. Видя, как скучающие, обозленные пилоты слоняются по кабакам или сбиваются в подозрительные кучки, нетрудно было догадаться, о чем они говорят между собой. Он и сам, случалось, вел подобные разговоры с глазу на глаз. Оставалось лишь сожалеть об упущенных возможностях. Он мог бы сражаться над Ла-Маншем, а уготовил себе японский плен. Только в припадке тропикантос можно было совершить столь непоправимую ошибку. Непостижимый, как Будда, Тхуан едва ли пойдет на контакт. Да и не было уверенности в том, что он знал о проделках Мынь. С той ночи никто уже не пытался открывать сейф — Фюмроль специально приклеил тонкую шелковинку — или распечатывать корреспонденцию.

Через несколько часов после высадки в Дошоне японские бомбардировщики атаковали Хайфон. Тройка вертких двухмоторных «мицубиси» обрушила бомбовый груз на густонаселенные районы вблизи порта. Было разрушено несколько домов, во многих местах полыхали пожары. Соломенные кровли вспыхивали, как спички. От огня погибло больше людей, чем от осколков. Полубезумные худые старухи бродили по выжженным пустырям, разыскивая под обрушенными обуглившимися балками своих мертвых. Запрокинув искаженные страданием лица, они поднимали костлявые кулаки.

В тот день вьетнамцы впервые увидели жуткие следы, которые оставляет на теле льющийся с неба фосфор.

— Это форменная война, — прокомментировал Деку сообщение по прямому проводу из Хайфона. — Какой ужас! — Он устало прикрыл глаза рукой. На более сильное проявление эмоций уже не хватало сил. В нескольких словах пересказал Фюмролю последние новости. — Зачем нужна была эта комедия с подписанием?

— Это фашизм, ваше превосходительство, с присущим ему вероломством. Я знаю, что в «Новой Франции», — Фюмроль не удержался от брезгливой гримасы, — такие слова нынче не в моде, но других просто не существует. Это фашизм.

— Зачем вы так, майор? — Деку поморщился, как от зубной боли. — В такую минуту…

— Ни один наш истребитель не поднялся!

— Ах, оставьте! — оборвал генерал-губернатор. — Вы сами авиатор и должны понимать, что наши развалины не могут соперничать ни с «зеро», ни с «мицубиси». Чем предаваться бесполезным сожалениям, лучше подготовьте «молнию» в Токио. От моего имени. — Деку отнял от лица руки. В беспощадном свете дня Фюмролю показалось, что адмирал за одну ночь состарился на много лет. — Пишите. — Он встал и прошелся по кабинету, где днем и ночью жарко пылали лампы в книжных шкафах. — Прошу о немедленном прекращении боевых действий. Предлагаю японскому десанту беспрепятственно войти в Хайфон… Это все.

— Следовало бы поставить в известность Виши.

— Потом. — Деку указал на груду шифрованных телеграмм. — Если эта мера утихомирит Токио, они только обрадуются. — Он локтем смахнул правительственные депеши на пол. — Чем больше японцы успеют нахапать, тем жестче будут их условия.

Арита недоумевал, почему к трем часам пополудни, когда наступает трудный час обезьяны, японский десант неожиданно приостановил наступление. Остановившись на полпути к Хайфону, он занял круговую оборону. Задымили полевые кухни. Солдатам раздали бобовую пасту «мисо» для утреннего супа и прессованные водоросли. Еще раз мельком взглянув на карту, Арита сжал зубы. До Хайфона было рукой подать. Он лежал открытый и беззащитный в глубине синего полукружия, и, как жертвенные курения, застыли над квадратами улиц белые струйки дыма. Не иначе, политики в Токио опять откололи номер. Вместо того чтобы брать город, начнут теперь политический торг.

Арита, принимавший участие в путче молодых офицеров 26 февраля 1936 года, когда были убиты премьер Сайто и министр финансов Такахаси, издавна ненавидел политиков. Это они лишили Японию первозданной естественности и простоты отношений, окружили трон тэнно толпой карьеристов и трусов, для которых собственные интересы превыше славы родной страны. Но ничего, настанет день, и «Черный океан» хлынет на Токио… «Висельники» не повторят ошибок молодых офицеров. Уж они-то раз и навсегда очистят Ямато от плесени.

Арита сел в коляску и велел прапорщику Иде везти себя обратно в Дошон. Он испытывал то особое чувство глубочайшей безысходной потерянности, которое во всей полноте можно определить только японским словом «сабисиса». В состоянии сабисиса, когда жизнь представляется лишенной смысла, самураи прибегают к ритуальному самоубийству, вспарывая себе живот. Командир «висельников» не знал, что японские войска остановились на точно означенном рубеже, о чем было договорено между канцелярией Коноэ и генеральным штабом. Не предвидел он и того, что спустя несколько часов будет получен приказ мирно войти в Хайфон. Свое мучительное состояние он разрядил на французе-учителе, который, на свою беду, ехал навстречу на велосипеде.