Еремей Парнов - Собрание сочинений в 10 томах. Том 8. Красный бамбук — черный океан. Рассказы о Востоке

— Вы же видите… Я веду нечеловеческий образ жизни, но не сдаюсь. Как вам удалось добиться встречи?

— Деньгам законы нипочем. Надеюсь, что в скором времени ваше положение улучшится. Вьетминь становится широким и мощным движением, и китайские власти вынуждены с ним считаться.

— Свидание окончено, — встрепенулся надзиратель, заслышав шаги на лестнице.

— Постойте, — властно нахмурился Лыонг. — Мы еще не все сказали друг другу. — Он приник лбом к решетке. — Что передать нашим? Они очень ждут!

— Постарайтесь запомнить стихотворение. [32] Это стихотворение Хо Ши Мин назвал «Гаданием по иероглифам».

— Так, — сказал Лыонг, открывая глаза. — Запомнил. Все передам.

— Свидание закончено! — китаец потянул заключенного за полу халата.

— Удалось наладить производство хинина? — выкрикнул Хо Ши Мин, обернувшись в последний раз.

— Да-да, не беспокойтесь! — Лыонг отчаянно затряс решетку. — Заводы в джунглях работают! — Он понял с запозданием, что забыл передать самое важное, и, не заботясь о конспирации, прокричал в захлопнувшуюся дверь: — Дороги опять наши!

Он так и не узнал, услышал ли его истошный вопль Хо Ши Мин.

Дороги Каобанг — Лангшон и Каобанг — Баккан — Тхайнгуэн были жизненно необходимы для партизанского движения. Перед тем как перейти китайскую границу, Хо Ши Мин распорядился взять их под военный контроль. Жаль, если он не узнает, что отряды спасения родины выполнили его последний приказ. Но радостная весть не минует узника, чей слух обострен безмолвием и грозными шорохами каменных стен. Лыонг, который сам провел несколько лет в тюрьмах, сообразил это уже потом, когда отвязался от навязчивого преследователя, поджидавшего его у железных ворот.

С падением правительства Коноэ индокитайская миссия Тахэя потеряла всякий смысл. Но его пока не отзывали, и жалованье из Токио поступало исправно. Нравственный кодекс «бусидо» не позволял ему напомнить о себе, и он продолжал вести прежний образ жизни, словно ничего не произошло. Полоса перемен обозначилась с прибытием посла Есидзавы. Он принял Тахэя с холодной вежливостью. Проронив несколько ничего не значащих слов о заслугах всеми уважаемого профессора, друга принца и кавалера высоких орденов, дал понять, что никаких указаний на его счет не получил.

— Пусть пока все остается по-прежнему, сэнсей, — заключил он, милостиво отпуская именитого визитера. — Ваши ценные советы могут еще понадобиться, и я уверен, что вы не откажете моим сотрудникам в советах. На первых порах мне рекомендовано сотрудничать с администрацией господина Деку.

Это «на первых порах» прозвучало яснее всяких указаний. Налицо была полная перемена тактики. В тот же день Тахэй рассчитал сотрудников и спрятал бумаги в сейф.

Покончив с экономикой и политикой, профессор с головой ушел в научные изыскания. Его глубоко увлекла загадка бронзовых барабанов. Зеленые от патины крышки этих необычных инструментов, пришедших из тьмы веков, воскрешали далекое прошлое. Но как оно было похоже на настоящее! Не здесь ли заключался секрет очарования? Какой простор открывался воображению, какие вспыхивали неожиданные аналогии, замыкая причинной связью дали пространств и глубины времен!

Рельефные фигурки любовных пар невольно наводили Тахэя на размышления о тайной сути тантрических церемоний. Вспоминались непальские храмы в Патане и Бхадгаоне, великая Кама-Сутра Индии, запечатленная в каменных колоссах Каджурахо. Властительное притяжение любви, плодотворящая космическая мощь природы. Изучая бронзовые рельефы, Тахэй лишний раз убеждался в мудром совершенстве простой, непритязательной жизни. В тех же свайных домах по сей день живут люди на Меконге и Красной реке, а многовесельные лодки с драконьими головами плавают по Чаяпрае, те же руки взрыхляют землю и сажают банан, делают зонтики из листьев бумажного дерева и ткут полотно. Крутится колесо надмирной прялки, и вечно повторяется прихотливый узор полотна. Откуда пришли мастера, отлившие из вечной бронзы исполинские рокочущие котлы с зодиакальным узором и солнечным кругом? Где впервые возникли вещие квадраты стран света, чье тайное заклятие и поныне сберегает Азия в своих храмах и пещерах? От Бирмы до Явы, от Таиланда до Малайи, от страны кхмеров до Тонкина хранит матерь-земля зеленую поющую бронзу.

Особый интерес у Тахэя вызывали запечатленные в металле сцены рисосеяния и сбора урожая. Получалось, что рисоводство пришло в Юго-Восточную Азию не из Китая, а, напротив, вопреки единодушному мнению историков Запада и Востока, было заимствовано китайцами у южных соседей. Рисовое зерно шло таинственным путем бронзовых барабанов, ныне сокрытым толщей земли. Сакральные знаки космоса и любви стерегли эту невидимую дорогу.

Теперь, когда у него появился досуг, Тахэй решил основательно заняться культурой барабанов. Поиски ее отдаленных следов начал с Ханоя и его окрестностей. В деревеньке Батчанг, где живут гончары, срисовывал орнаменты с фарфоровых черепков, а в Западной пагоде очистил от улиток и паутины резную деревяшку с изображением сказочного животного. Такой же птицеголовый буйвол украшал один из барабанов.

В тюа Стопы Будды и в дине — общинном доме в Серебряном ряду нашел изображения дракона, отличные от традиций Ли и Чан. Зато посещение Донг-ко — храма Бронзового барабана — разочаровало Тахэя. Ритуальное сокровище дэна существенно отличалось от благородных древних форм. Местный бонза сказал, что настоящий барабан, изготовленный самим королем Хунгом, пропал в незапамятные времена, а тот, что стоял ныне перед алтарем у морского ореха, чьи очертания напоминали женское лоно, отлили в прошлом веке.

«Барабаны, колеблющие свет луны», — вспомнилась веьтнамская песня. Подобными скромными радостями и огорчениями были наполнены дни его новой жизни. На улице Северных лекарств он купил хэшоуняо — легендарный настой горных целебных трав, возвращающий молодость. Казалось, что жить предстоит еще очень долго. Впереди виделось много интересной работы и брезжили контуры того невыразимого единства, в котором найдется точный ответ на любой из вопросов, когда-либо волновавших его. Иероглифический свиток в токонома он заменил изображением мандзи — символа вечности.

Известие об аресте Одзаки огорчило Тахэя, но не более. Они никогда не были особенно близки. Слухам о том, что Одзаки занимался шпионажем, профессор не поверил. Наверняка бедняга стал жертвой клеветы. В борьбе за власть ведь не брезгуют никакими средствами. Не случайно же арест был произведен в тот самый день, когда ушел в отставку Коноэ.