Еремей Парнов - Собрание сочинений в 10 томах. Том 8. Красный бамбук — черный океан. Рассказы о Востоке

— Мне тоже не терпится быстрее промочить глотку.

Но прошел час, а на мосту ничего не изменилось. У людей на вышке затекли руки. В глазах, покрасневших от напряжения, замелькали назойливые стеклянистые червячки.

— Если так будет продолжаться, он уйдет, — сказал Лефевр, опуская руки. — А мы околеем. — Придерживая бинокль на груди, сделал несколько энергичных приседаний. — Давайте наблюдать по очереди, патрон.

— Заткнись, — уронил Жаламбе, не повернув головы. — Если они так и не появятся, то придется тебе ликвидацию взять на себя.

— И не подумаю, патрон. Вы же знаете, что я не мастак на такие штучки.

— А если я тебя очень попрошу?

— Неужели вы настолько боитесь Уэду? По-моему, нам давно пора перестать пресмыкаться перед японцами. Чем дальше, тем их дела идут все хуже и хуже. Американцы перешли в наступление на Маршальских островах. Того гляди, начнут бомбить Индокитай. Тут уж не до государственного переворота, которого так боится наш милый Жан.

— Merde, — сквозь зубы выругался Жаламбе. — Еще один политик на мою голову выискался. Если ты не хочешь, чтобы тебя прижали за старые грешки, а это можно сделать хоть сейчас — сам знаешь, — он не должен уйти отсюда живым. Учти, Виктор. Ты меня знаешь.

— Хватит стращать! — Лефевр топнул ногой. — Приказы отдавать легко. А как это сделать? Как? — он почти кричал. — Вы же знаете Конга! Он всадит в меня отравленную деревяшку, едва я успею схватиться за пистолет. Дайте двоих жандармов с автоматами, и я привезу его труп.

— А что потом станешь делать с этими жандармами? Постой! — испуганно вскрикнул Жаламбе. — Что же это такое?! — Трясущимися пальцами он стер с линз туман. Человек на мосту исчез. — Я же не сводил с него глаз! Не мог же он растаять в воздухе?

— Почему бы и нет? — Лефевр быстро обрел прежний дерзко-ироничный тон. — По-моему, вы плохо протерли стекляшки, патрон. Дело сделано. Он валяется на бревнах настила.

— Но это немыслимо! — Жаламбе обдало жаром. Борясь с набегающей слюной, он еще не смел радоваться. — На расстоянии выстрела из снайперской винтовки никого не было. Готов дать голову на отсечение!

— В таком случае ее уже нет у вас на плечах. — Лефевр пустил малиновую ракету. — Быстрее на катер!

Вздрогнув от выстрела, Жаламбе взглядом проследил за извилистой дымовой линией, косо взвившейся над каепутовыми и капоковыми деревьями дамбы. Подождав, пока огненная клякса погасла, отразившись напоследок в залитой пойме, неторопливо направился к лестнице.

Видит бог, он скромный человек и не требует от судьбы слишком многого. Меньше всего он был расположен сейчас кого-то ловить. Чутье подсказывало, что не следует создавать вокруг убийства переметнувшегося элемента большой шум. Уже в моторке, которая неслась, заливая низкие берега мутной волной, он еще раз взглянул в бинокль, но ничего не увидел, кроме бескрайнего травяного поля под тихим дождем.

— Что, если лодка подобралась оттуда? — он неопределенно обвел рукой горизонт. — Какая там может быть глубина?

— Едва ли, — Лефевр скептически качнул головой. — А вообще-то в этой проклятой стране все возможно. Никогда не забуду, что дал обвести себя вокруг пальца.

— Не казнись, — придя в хорошее настроение, милостиво утешил Жаламбе, — я тоже был уверен, что единственный путь — это река.

— Но теперь мы их ни за что не поймаем! — сжал кулаки Лефевр. — Прочесать всю низину немыслимо.

— Считай, что они уже ушли, — кивнул Жаламбе. — С той стороны дамбы у нас даже оцепления нет.

Когда они, зачалив катер за сваи, взбежали на мост, послышалось тарахтенье моторов. Это мчались моторки с жандармами, сидевшими в засаде у подножия горы. Все шло по плану. И ракету увидели, несмотря на дождь, и вовремя поспели к мосту, чтобы захватить неприятеля с двух сторон. Только некого оказалось окружать.

Конг лежал ничком, разметав сведенные последней судорогой руки. Его ногти процарапали по мокрому дереву отчетливый след. Голова была непокрыта. Шляпа, по всей видимости, скатилась в речку, где ее подхватило течение. Жесткие длинные волосы успели намокнуть.

— Вот оно как, — вздохнул Жаламбе, обнаружив в затылке бамбуковую стрелку с оперением из пальмового листа.

— Выстрел, очевидно, произведен из-под воды, — констатировал Лефевр. — Слыхал я о таких фокусах, а видеть не приходилось.

— Теперь любуйся, сопляк! — взорвался Жаламбе, играя на публику. — Такого человека не уберегли. А?

Конец сорок четвертого ознаменовался новыми успехами союзников на всех фронтах величайшей в истории войны. Советская Армия, принявшая на себя основную тяжесть фашистского нашествия, очистила от захватчиков родную землю и начала преследовать врага на его территории. История отсчитывала последние дни провозглашенного Гитлером «тысячелетнего» рейха. Долгожданный второй фронт был открыт только шестого июня уходящего года. Англо-американские войска пересекли, согласно плану «Оверлорд», Канал и, высадившись в Нормандии, двинулись к западным границам Германии. В августе был освобожден Париж, и к власти пришел де Голль.

Победы на восточном фронте привели Японию к полной политической изоляции. Ось Берлин — Рим — Токио перестала существовать. Пришедшее на смену кабинету Тодзио правительство Койсо было не властно предотвратить или хотя бы отсрочить неизбежный финал. Началась непрерывная полоса поражений. Английские войска разгромили японские дивизии в Бирме, американцы высадились на Филиппинах. Под контролем союзников оказались основные морские коммуникации Японии. Пытавшиеся вторгнуться в Южный Китай армии вынуждены были перейти к позиционной войне. На отдельных участках далеко растянутого фронта гоминьдановские войска перешли в наступление. В самой Японии прошли антивоенные демонстрации.

Таков был этот победный решающий год, отмеченный во вьетнамском месяцеслове мужским знаком и символами Обезьяны и Дерева.

— Через год или полтора у нашего народа будет возможность добиться свободы, — сказал Хо Ши Мин, тщательно проанализировав обстановку.

Цепляясь за ускользающую власть, колониальная администрация Индокитая уступила японскому давлению и развернула широкие карательные операции в районе опорных баз Вьетминя. Так адмирал Деку прореагировал на вулканические толчки, возвещавшие приход новой эпохи. Для собственного успокоения он выдумал странную теорию треугольника, включавшего Францию, Японию и Индокитай. Событий, которые выходили за рамки этой поистине маниакальной схемы, для него как бы не существовало. Даже вступление союзных армий в Париж он воспринял как чисто юридический акт, предваряющий период более или менее значительных перемен. Возможно, он и в самом деле надеялся, что все ограничится лишь формальным актом смены правительственного кабинета. Пока же этого не произошло, старец в генеральском кепи, висевший над рабочим столом губернатора, продолжал оставаться символом высшей власти. О том, что впавший в маразм изменник фактически вышел в тираж, спокойнее было не думать. Бюрократическая переписка, не способная ничего изменить, создавала убаюкивающую иллюзию нерушимого порядка. Ведь маршалу так нравилось это слово…