Лариса Черногорец - Необоримая стена

— Я так боюсь, что еще кто-то пострадает. Хватило и деда Ивана, — грех на мне до конца жизни будет. Если бы не наш визит к нему — жил бы себе старый человек, а все я со своими капризами — потерпеть не могла, сгубила человека, грех на мне…

— Бросьте, Настя, какой грех? Ведь убил его Лука — вот кто настоящий лиходей, да и вообще мне это ваше понятие греха как-то не нравится, бывает хороший поступок, плохой поступок, а мысли — это то, что других не касается…

— Аника, вы не правы. Понятие греха неоднозначно. Человек грешит не тогда когда совершает плохой поступок, а значительно раньше. Человек думает о плохом поступке, сомневается, делать ему это или не делать, и когда поддается соблазну и принимает решение все-таки сделать — вот это и есть состояние греха. Иногда мы мысленно мечтаем о чем-то запретном, может быть недостижимом, может гадком — это тоже грех, потому что все зло, что делает человек, даже мысленно разрушает сначала душу, а потом и здоровье, только поэтому люди болеют.

— А дети, ведь они безгрешны, а тоже болеют.

— Они страдают за грехи родителей.

— Сын в ответе за отца?

— Выходит что так. Невидимый мир вокруг нас кишит различными существами, которые недоступны нашему взору и пониманию. Бабушка говорила, что возможно, если бы мы видели их — мы бы просто сошли с ума от невыносимости их вида, но этот невидимый мир не может действовать на нас извне, он может действовать только в нас. Все просто как черное и белое на самом деле. Сатана дает соблазн, а бог — свободу выбора делать или не делать гадости, и только человек может принять решение на самом деле. Ничто извне не может повлиять на человека — только его внутренняя борьба может дать результат, и за каждый такой результат он будет нести ответ. Сейчас идет война более жестокая, чем война начала времен, когда Денница был низвержен во тьму. И теперь господь воюет с сатаной, только уже внутри нас, мы — его оружие.

— Вы говорите такие странные вещи. Я никогда не задумывался об этом так глубоко. Вы так юны, но так мудры не по возрасту…

— Аника, мы все люди, и в конечном результате каждому из нас нужно в жизни только одно — свобода, настоящая свобода, а люди просто не могут понять, что её, настоящую дает только бог, потому что он не насилует своего ребенка своей волей. Ну, представьте, что стоит ему пустить по городу сорокаметрового архангела с огненным мечом в руках, чтобы тот трубным голосом, от которого лопнули бы все перепонки в ушах людей, велел бы всем каяться, креститься и любить господа, а тех, кто не хочет — обезглавливал бы на месте. Нет сомнения, что все бы под страхом смерти и захотели тут же и сделали, как он велит, но было ли бы это проявлением доброй воли? Настоящая свобода, когда у тебя есть выбор, а как ты поступишь — только от тебя зависит.

— Наверное, вы правы, Настя, вам об этом лучше знать.

— На самом деле я ничего об этом не знаю, я просто верю…

Дилижанс тряхнуло, и он съехал с дороги и, подскакивая на ухабах, понесся в сторону леса. Аника прижал Настю к стене, придерживая от падения:

— Держитесь, посмотрю, что сучилось, — он высунулся в окно. Вместо ямщика сидел незнакомец, рядом с ним еще один, в котором Аника узнал помощника Луки, который, обернувшись, выстрелил. Аника скрылся в дилижансе:

— Настя, придется прыгать. Послушайте, как только окажетесь на земле бегите что есть сил к лесу. Спрячьтесь так, чтобы вас нельзя было обнаружить, берегите вашу икону, я постараюсь их отвлечь и обязательно вас разыщу!

— Но как на такой скорости?

— Доверьтесь мне! Вы мне верите? — Он смотрел ей в глаза. В его взгляде, полном решимости, она видела тревогу за неё. Она не могла ему не верить, она не могла ослушаться, она закрыла глаза и молча кивнула.

— Обнимите меня так крепко как сможете! Скорее!

Настя обняла его и прижалась что было сил. Аника обхватил её обеими руками и, открыв дверцу дилижанса, выпрыгнул из него. Кубарем скатившись с холма, они оказались возле самой опушки.

— Беги в лес, Настя, помни, что я тебе велел, беги в лес!

Настя рванула вглубь со всех ног, Аника встал. Из остановившегося дилижанса за ней побежали двое, он кинулся наперерез, сбив одного из преследователей с ног. Завязалась драка, Аника в исступлении молотил бандита, хотя тот уже не мог сопротивляться. Вдруг, около виска щелкнул курок.

— Даже не думай, парень, мне вовсе не нужно взять тебя живым, я пристрелю тебя тут же, если только дернешься. Куда побежала девка?

— Ага, так я тебе и сказал.

— Ну, ты же себе не враг? Если поможешь быстро найти девку, пристрелю вас, чтобы не мучались, а если нет — все равно найду, свяжу, кину в яму и негашеной известью живьем засыплю.

— Как тебя звать?

— Ну, Вася.

Аника с разворота ударил его в висок так, что из руки его выпал револьвер. Нападавший лежал без движения. Аника подобрал револьвер, засунув его за пояс, и поддел носком ботинка руку лежавшего:

— Что ж ты такой душегуб-то, Вася! — в темноте он устало побрел в сторону леса.

Настя бежала, не разбирая дороги. Отчаяние загнанного зверя и страх за Анику смешались в её сознании, под ногами хрустели ветки, ели своими колючими лапами цеплялись за её васильковое платье. Она не почувствовала земли под ногами — просто какая то пустота, в следующую минуту она полетела вниз. Боль от удара о дно ямы была настолько сильной, что она просто отключилась.

Сколько она была без сознания, Настя не знала, когда пришла в себя, она сначала не поняла где она и что с ней. Где-то высоко вверху было ночное небо. Вокруг были земляные стены, под ногами площадка в пять шагов длиной и три шага шириной. Что это? Ловушка? Волчья яма? Как теперь вырваться наружу, как Аника найдет её? Одно его поручение она уж точно выполнила на совесть — она спряталась так, что её просто невозможно найти. Послышался дикий треск и вскрик. Настя почувствовала удар сверху и вновь потеряла сознание.

Кромешная темнота вокруг и яркий свет вверху. Настя открыла глаза. Она по-прежнему лежала в яме. Она пошевелилась — болело все тело, голова раскалывалась, она дотронулась до макушки — там была огромная шишка. Настя попыталась встать. Рядом кто — то лежал. Она закричала.

— Это я, Настя, я…

— Аника!

— Я…

— Как вы здесь? Как вы меня нашли?

— Я шел по вашему следу, вы после себя просеку оставили.

— Вы целы?

— Кажется да. Вы смягчили мое падение. А вы? Как вы?

— Если не считать, что я ушибла спину при падении в яму, а вы свалились мне на голову, и теперь там огромная шишка, то я цела. Где наши преследователи?

— Надеюсь, что убрались подобру-поздорову. Если они пойдут по нашему следу, то нас здесь окажется четверо и это будет не самая приятная компания.

— Где мы, что это за яма?