Лариса Черногорец - Необоримая стена

— Похоже на ловушку для зверя.

— Мы сможем выбраться?

— Без веревки нет. Земля слишком твердая, чтобы сделать в стене ступеньки.

— Что же делать?

— Не бойтесь, мы обязательно выберемся! Ну не для того же на самом деле мы избежали стольких бед, чтобы умереть на дне этой ямы.

Акакий Петрович трясся как осиновый лист, вытирая обильный пот со лба платочком и подобострастно кланяясь:

— Не извольте беспокоиться. Ваше высочество, не извольте…

— Мне простите, когда начинать беспокоиться? — голос человека, сидящего в высоком кресле спиной к Акакию Петровичу дрожал от нетерпения и тщательно скрываемого раздражения. — Образ должен был быть в Варшаве еще месяц назад. Это только для вас дело в деньгах. Здесь замешана политика, большая политика! Я выделил достаточно средств, и вы сказали мне, что выкупили образ. Я дал слово, что добуду для Велепольского эту икону. Я дал слово! Вы понимаете! Я ни на йоту не собираюсь посвящать вас в свои планы, вам только надо знать, что если дело сорвется, вы лишитесь головы. Как вообще можно было допустить, чтобы святыню похитили! Служба в моем ведомстве требует большего усердия!

— Они как сквозь землю провалились, ваше высочество, везде, на каждой станции у меня свои люди, их ждут в Муроме, Перми, Тюмени, Тобольске, их портреты на каждом столбе, я точно знаю, что они направляются в Тобольск, мы схватим их, непременно схватим!

Меня не интересуют подробности. Даю вам еще три недели. Если за это время образ не будет у меня, можете считать себя … вы понимаете. Подите прочь!

— Слушаю — с, так точно — с… — раскланявшись, он пулей вылетел из кабинета.

— Болван! Ничего нельзя доверить! — Сидевший спиной развернулся к входу, вслед Акакию Петровичу с раздражением глядел великий князь Константин Николаевич.

Акакий Петрович несся к пролетке как фурия. Выволочка от великого князя настроения не улучшила, известие о том, что люди Луки в очередной раз упустили Шарля Тулье, взбесило его. Едва сдерживая гнев, он ворвался домой, сбросил с себя обувь и, надев мягкие домашние туфли, упал в кресло. Лука был далеко, он мог только телеграфировать ему. Неуловимый Тулье ускользал даже тогда, когда, казалось, все спланировано, он ничего не подозревает и не готов к нападению.

— Ты уже дома, дорогой?

— Да, Марьюшка, да, дорогая.

— Что сучилось, Акакий? — дородная красивая дама лет тридцати пяти, войдя в комнату, подошла к мужу, — да на тебе лица нет!

— Эти идиоты опять упустили Тулье. Великий Князь в бешенстве! Срываются его грандиозные планы, он сегодня явно угрожал мне.

— Угрожал? Чем же?

— Расправой, Марьюшка…

— Погоди, если все дело в этой иконе то… — она наклонилась к самому уху мужа и быстро зашептала, что-то.

— Ты гений, Марьюшка! Как я сам раньше не догадался! И если я не успею доставить в срок настоящую, то я отдам ему подделку!

— Тем более что найти нужного человека я тебе помогу. Тебе описать её труда не составит.

— Да я не видел её. Знаю только что почти точная копия той, что в Царском Селе.

— Ну, так, значит, её и великий князь не видел, а я после службы у отца Кирилла спрошу, сегодня и спрошу, в точности изобразим, не сомневайся, голодных художников нынче пруд пруди, в неделю изобразят.

— И денежки получим, и … а ну, как подделка откроется! Ведь настоящей то иконе больше трехсот лет!

— А ты на Тулье все свалишь — дескать, взял ту, что у него была, а куда он настоящую дел и слыхом не слыхивал. И потом — можно на другой старинной поверх изобразить!

— И то верно. Верно, Марьюшка. Какая ты у меня умница! С Лукой то уж теперь не свяжешься, пусть они там Тулье ловят, а я тут пока времени терять не стану. — Он, заметно оживившись, потирал руки, — а что, Марьюшка, наливочки вишневой у нас не осталось?

— Акакий, дорогой потерпи, уже к обеду накрывают, будет тебе и наливочка.

— Аника, смотрите, звезды! Это просто чудо какое-то, ведь сейчас утро, а на небе видны звезды.

— Это потому, что мы на дне глубокой ямы, мы значительно ниже уровня земли, яма узкая и очень глубокая.

— И поэтому видны звезды?

— Да, именно поэтому…тс-с, слышите? — неподалеку раздавались мужские голоса. Один хриплый, грубый слышался наиболее отчетливо:

— Где они?

— Да черт знает! Второй день ищем. Как сквозь землю провалились.

— Осел ты, Василий, надо было в него в упор стрелять.

— Лука сказал не убивать, пока икону не отберем, а то вдруг они спрятали где, а ты их прикончишь — как потом дознаешься.

— Тогда валить надо было, и вязать!

— Ага, только ты видел — это ж бык здоровый, один бы я его нипочем не одолел, а ты в отключке валялся.

Голоса слышались рядом с ямой. Ветки трещали, казалось по самому её краю. Настя испуганно прижалась к Анике, оба стояли в напряжении, их могли обнаружить в любую минуту.

— Мне страшно… — Настя шептала Анике на ухо, — вдруг они нас увидят! Вдруг они действительно свалятся в эту яму…

— Тс-с, Аника обнял её и прижал к себе, волна неконтролируемого желания нахлынула внезапно, и ощущение опасности только усиливала его остроту. Настя была так близко, в его объятиях, пушистые локоны, выбившиеся из косы, касались его щеки. Она замерла, он слышал, как часто билось в её груди сердце.

— Митяй, — голос возле края ямы стал громче, — глянь-ка, это её платок.

— Точно, значит, правильно идем.

— Осторожно! Смотри не свались, там волчья яма, попадешь — конец тебе. В такую обычно колья вкапывают, кверху заточенные, чтобы если зверь попался, то насмерть.

— Ха, и как такой волчара как ты не попался!

— Дык, она неприкрыта.

— Давай прикроем, глянь, что там, может уже есть кто!

Две головы смотрели в яму. Аника прижался к стене ямы, закрывая собой Настю.

— Не видно ни зги. Глубокая.

— Ладно, брось, не будем терять времени.

Шаги удалялись вглубь леса. Настя обвила руками его шею и расплакалась. Аника подхватил её, его губы коснулись её губ, она послушно подставляла их его поцелуям.

Пережитое обостряло ощущения, а чувство отступившей опасности заглушало голос совести, напоминавший о правилах и приличиях. Настя понимала, что сейчас может все случиться, чувствовала, как поцелуи Аники становятся жестче и настойчивей, руки расстегивают пуговицы платья, и ничего не могла с собой поделать. Она тонула в его нежности, она осознавала, что с самой первой минуты, когда увидела этого темноволосого красавца в кресле, сидящего рядом с ней там, в городе, как только услышала звук его голоса с бархатистыми нотками, хотела именно этого. Ноги её подкашивались, и уже не владел собой и Аника, словно обезумевший от страсти и захлестывающих его эмоций и ощущений. Они что-то шептали друг другу срывающимися голосами, утонув в волне желания, когда вдруг что-то ударило Анику сверху по голове. Он словно очнулся ото сна. Сверху спадала толстенная веревка, с большущим узлом на конце. С минуту, ошарашенные, оба смотрели наверх. Скрипучий голос прокаркал: