Робер Гайар - Большая интрига

Она протянула к нему руки, как бы придавая вес своим словам:

— О, Реджинальд! — воскликнула она в истоме.

— Ваш голос говорит «да», — ответил он. — Но мне хотелось, чтобы вы выразили это словами. Вы чувствуете себя способной обожать меня?

— Но я вас уже обожаю, Реджинальд! — воскликнула она. — Разве вы этого не чувствуете, разве вы не видите? Я дышу только для вас. И я вас так ждала. Каждый вечер мое сердце было рядом с вашим, оно звало вас. У меня было ощущение, что несмотря на то, что вы находились где-то далеко, мое сердце билось в таком же ритме, что и ваше!

— Хорошо, — Сказал он несколько холодно, — мне хотелось бы, чтобы так продолжалось до самой нашей смерти.

— Значит, и вы любите меня? — заметила она.

Он улыбнулся снова, покачав головой.

— О, Луиза, моя дорогая Луиза! Как же мне нравятся ваша чистота, ваша искренность, ваша невинность! Вы спрашиваете, люблю ли я вас. А разве я сделал что-нибудь такое, чтобы вы могли сомневаться? Разве я не сказал вам во время моего последнего приезда, что непременно к вам вернусь? Разве я не вернулся? Разве я не сказал, что принесу вам счастье? Что, я не сдержал своего слова?

— О, да! Если бы вы знали, как я счастлива!

— Я хотел бы, чтобы вы были так же счастливы со мной, как и, я с вами, — нежно прошептал он. — Я человек, который уже много прожил. Вы знаете, что я объехал весь свет, видел разных людей, и плохих, и хороших. Я мог бы сказать, что сама жизнь сделала меня зрелым человеком. Никто, как я, не знает цены девичьей невинности и чистоты! Этому нет цены…

— О, Реджинальд! А я-то думала, что вы презираете меня!

Она положила свою руку на его и погладила в знак признательности. Она уважала себя, а благодаря ему это уважение выросло стократ. Как теперь она будет уверена в себе! Как возрастет ее гордость, а вместе с нею и радость жизни, которую она только что открыла для себя, потому что Реджинальд, наконец, передал смысл ее жизни, состоящей только в любви. В любви Реджинальда!

Он, не отрываясь, смотрел на нее. Потом попытался прощупать ее еще раз. Ему давно было известно, что девственницы именно потому, что невинны, становятся невольно сладострастны, неожиданно похотливы и развратны, когда попадают в руки опытного в любви мужчины. Луиза давала ему еще один пример. Все, чего бы он у нее ни попросил, она выполнила бы с радостью, восхищенная новым удивительным открытием. Именно такая острота требовалась ему от этой интрижки, которая была вдобавок полезна для реализации его планов.

Он счел, что Луиза была готова и находилась в отличной форме. Теперь, когда она слепо обожала его, не было никакой причины для того, чтобы в какой-то момент она могла бы поссориться с Мари или Жюли.

Но, будучи опытным дипломатом, он сказал:

— Нам надо остерегаться, дорогая Луиза. Я дал вам это только что понять, сказав, что за мной следили. Без сомнения, кто-то хочет знать, как я веду себя в этом доме. Я должен действовать осторожно и тонко. Не доверяйте всяким сплетням и пересудам. Если догадаются о наших отношениях, то постараются прервать их или причинить нам зло, а вдобавок могут и оклеветать. Вы хорошо меня поняли?

Она кивнула, давая понять, что поняла.

Все, что он говорил, было так прекрасно!

— Да, да, — продолжил он. — Возможно, станут разносить слухи о том, что я любовник Мари или же ваш, только для того, чтобы отнять власть у вашей кузины, или же просто, чтобы очернить вашу семью. Вся хитрость должна состоять в том, чтобы люди поверили, что я никакой не любовник ни Мари, ни ваш, а что, например, я любовник Жюли.

Она улыбнулась самодовольно. Ей трудно было представить Реджинальда в постели со служанкой.

— Да, да, — повторил он, — именно Жюли могла бы служить нам отличным прикрытием. Время от времени, чтобы позлить наших врагов, я буду делать вид, что ухаживаю то за Мари, то за вами. А на словах я не буду скрывать, что мне нравится Жюли.

Теперь он сам засмеялся от дьявольской шутки, которую сыграет с потенциальными клеветниками. Луиза обожала его. Разве она могла не доверять ему?

Он встал и, пройдясь по комнате, сказал:

— Главное, Луиза, не принимать всерьез того, что вам могут наговорить.

Она не ответила, потому что была просто в восхищении от него.

— Вы обещаете мне это? — строго спросил он. — Надеюсь, вы мне доверяете?

— Конечно, Реджинальд!

Он расстегнул свой камзол, подошел к подсвечнику и задул все три свечи.

Потом повернулся лицом к Луизе и сказал:

— Снимите вашу рубашку, Луиза. Здесь жарко. Этот мирный лунный свет не должен оскорбить вашего целомудрия. А теперь поторопитесь, уже поздно, и Мари скоро будет ждать вас.

Колокола церкви Святого Петра неустанно звонили. И без того обжигающее солнце сверкало в голубоватом небе, по которому проплывали серебристые облака. Двери дома были настежь открыты, и не было видно ни одного чернокожего: они давно ушли на работу.

Закончив свой туалет, Реджинальд, напомаженный, надушенный, в одежде, очищенной от пыли, смотрел в окно через открытое окно. Две лошади, привязанные к железным кольцам у входа, отчаянно тянули свои головы к зелени, но не могли до нее достать.

До самого утра Мобрей оставался в комнате покойного генерала. Он покинул ее только тогда, когда двое людей принесли гроб. Тогда он пошел в комнату Мари, чтобы предупредить ее, что покойного уже кладут в домовину. Потом он вернулся к себе, чтобы немного привести себя в порядок, так как тяжелая ночь несколько утомила его.

Две лошади во дворе принадлежали как раз тем людям, которые привезли гроб. Сразу было видно, что это были не боевые лошади: широкие бока, крепкие спины, ноги, несгибающиеся, словно колонны. Они были такими тяжелыми и корявыми, что Реджинальд улыбнулся при мысли, что их наездники сидели бы на них, как на постели.

Он был готов. Потом он вышел, сказав себе, что, может быть, нужен Мари и что во всяком случае его присутствие рядом с ней в этот последний момент ей необходимо.

Когда он вошел в комнату генерала, гроб уже был накрыт крышкой.

Это был массивный ящик из дерева ценной породы, сколоченный совсем недавно, поэтому, пока эти двое добирались от церкви Святого Петра до Горного замка по дороге, освещенной ярким солнцем, из дерева начал выделяться сок. Сразу было видно, что гроб был сколочен наспех, потому что в тропиках надо делать все быстро, ибо человек, умерший утром, должен быть похоронен уже вечером того же дня.

Мари была там. Она стояла и смотрела, как люди вбивали последние колышки в дерево. Она смотрела на гроб, не мигая. Она даже не повернулась, когда Мобрей вошел и встал с ней рядом, скрестив руки на груди и приняв такое же скорбное выражение, как и у вдовы. Он не произнес ни слова.