Розалинда Лейкер - Венецианская маска

— Я скучала, но Господь был добр ко мне. — Она похлопала Елену по руке. — Только подумай обо всех детях, которых я воспитывала в Пиете. Я любила их, как будто каждый ребенок был моим собственным.

Елена обняла ее.

— Мы тоже тебя любили.

В тот вечер за ужином сестра Джаккомина так много разговаривала с Николо, которого она пригласила присоединиться к их столу, что Елена едва могла вставить слово. Но она не возражала. Ей было достаточно смотреть и слушать его ответы на вопросы монахини. Когда он пообещал достать сестре Джаккомине пропуск в какие-то известные библиотеки с древними томами в Париже, монахиня всплеснула руками от восторга.

— Как вам это удастся, синьор? — спросила она.

— Наш посол в Париже был знаком с моим покойным отцом, и я намереваюсь зайти к нему. Я уверен, он сделает мне одолжение ради вас.

Глаза Елены были прикованы к тарелке. Когда сестра Джаккомина говорила о книгах, она совершенно забывала о времени. Николо не осознавал, что он нашел способ быть вместе с Еленой в течение долгих часов. Единственное, что ее беспокоило, — она не была честной с сестрой Джаккоминой. Но когда-нибудь, раньше или позже, она признается и попросит у нее прощения.

К тому времени, когда Елена приехала в Париж, она уже не сомневалась, что путешествие и иностранная пища не являются виновниками ее физического недомогания и утренней рвоты, которые она испытывала в последней части долгого путешествия. Она была одновременно взволнована и испугана, поняв, что носит ребенка Николо. И этот секрет надо было хранить даже от Николо, который не мог оставаться в Париже дольше чем три недели. Он говорил о возвращении, чтобы сопровождать ее обратно в Венецию, но, несмотря на то что страстно желала этого, она не могла позволить этому случиться. Это усложнит все еще больше, если он выяснит, что она ждет ребенка. Так или иначе, она должна составить свое собственное будущее и будущее новой жизни, растущей внутри нее.

Мариетта и Адрианна скучали по Елене. Ее первое письмо из Парижа пришло в дом Адрианны на улице Богородицы и было адресовано им обеим. Она писала, что доктор де Буа был дородным маленьким мужчиной, чей курс лечения требовал в основном, чтобы его пациентки пили шампанское, ели здоровую пищу и получали удовольствие от пребывания в Париже под соответствующей опекой. Все его пациентки были француженки, за исключением Елены и трех англичанок.

«Доктор де Буа, — продолжала Елена, — говорит, что слишком много женщин приходят в отчаяние от того, что у них нет детей, что они нервничают и не могут расслабиться. То, что их освобождают от всех домашних обязанностей, делает чудо, и я думаю, что он продлевает свое лечение так долго, сколько желают его пациентки. Благодарные мужья сообщают ему, что зачатие происходит сразу после возвращения их жен. Все воспринимают доктора очень серьезно, и ходят слухи, что однажды сама королева консультировалась у него. Он никогда не упускает возможности упомянуть о королевских детях, говоря с каждой новой пациенткой. Так как скудная диета в монастыре его не устраивает, мы с сестрой Джаккоминой ходим в лучшие рестораны Парижа, чем она очень довольна. Я думаю иногда, что она согласилась поехать со мной из-за того, что слышала о французской еде!»

В ее описаниях Париж представал средневековым городом с центральной улицей Шанз-Элизэ. Там были сотни магазинов и лавок модисток, которые изготавливали изысканные шляпы, но там была и ужасная бедность. Умирающие от голода нищие появлялись у двери монастыря, и их кормили на кухне. В расположенной неподалеку деревне солдаты очень жестоко подавили мирную демонстрацию крестьян, протестующих против непомерных налогов, волнения среди бедноты игнорировались знатью. Как отличалось это от ее дорогой Венеции, где во время карнавала люди всех общественных положений могли оживленно общаться друг с другом, чего никогда не могло случиться на французской земле.

— Возможно, есть какой-то смысл в лечении, которое принимает Елена, — прокомментировала Адрианна, когда сложила письмо.

— По моему мнению, доктор похож на шарлатана, — сухо заметила Мариетта.

— Может быть, и так, — согласилась Адрианна, — но если это дает хорошие результаты, тогда его можно извинить. Когда мы будем отправлять ответ, ты должна сообщить ей свою хорошую новость. Елена, с ее добрым сердцем, никогда не позавидует тому, что у тебя будет ребенок раньше, чем у нее.

Мариетта кивнула в согласии. Она очень радовалась своей беременности. Утреннее недомогание прошло, и теперь она чувствовала себя хорошо. Она ни минуты не сомневалась, что будет мальчик. Доменико поддразнивал ее по поводу такой уверенности, но не скрывал надежду, что она окажется права. Он постоянно беспокоился за нее, следил, чтобы она не уставала и не волновалась.

В конце концов однажды, когда он хотел поднять ее легкую коробку с шитьем на стол, чтобы избавить ее от усилия, она засмеялась, кинувшись к нему в объятия.

— Разве ты не видишь, какая я сильная и здоровая? Все будет хорошо, я обещаю тебе.

Когда он ушел из комнаты, Мариетта взяла из своей коробки одежду для младенца, которую она шила. Она вдела нитку в иголку, но опустила руки и задумалась. Волнение Доменико слишком явно показывало, что он все еще вспоминает Анжелу.

Она вспомнила, как в самом начале замужества она осматривала дворец. Однажды утром она открыла дверь в комнату, которой не было на плане дома, как и его кабинета. Там был инкрустированный письменный стол Булле, ореховые книжные шкафы и ящики с документами и бумагами. Она не пересекла порога пустынной комнаты, но быстро отпрянула назад, как будто ее неожиданно ударили по лицу. Она увидела три отсутствующих портрета Анжелы вместе с еще одним, который она не видела ранее: они украшали стены кабинета, где Доменико мог смотреть на них каждый день, пока работал. Она больше не возвращалась туда.

Когда Мариетта была на седьмом месяце, Доменико пришлось покинуть Венецию с важной дипломатической миссией в Санкт-Петербург, и он не мог надеяться, что вернется до рождения ребенка. Он беспокоился о Мариетте, покидая ее, но у него не оставалось выбора. Были сделаны все приготовления, чтобы ей оказали лучшую медицинскую помощь, и Адрианна пообещала быть с ней во время родов. Доменико также дал наказ Антонио защищать его жену.

Когда Доменико уезжал, он все еще хмурился и волновался. Мариетта обняла его.

— Перестань беспокоиться обо мне. Все, чего я хочу, чтобы ты закончил свои дипломатические дела как можно скорее и вернулся ко мне.

— Я и намереваюсь так сделать. — Он нежно взял в ладони ее лицо. — Я люблю тебя, Мариетта.

Он в первый раз произнес эти слова, за исключением периодов страсти.