Борис Климычев - Корона скифа (сборник)

— Вы чувствительны не по годам — улыбнулась Ольга, — идолы эти поставлены здесь на счастье. Нужно только к ним хорошо относиться. Случай со студентом Баранцевичем говорит об этом совершенно ясно.

— Что за случай?

— Однажды в хорошем подпитии этот студиоз проходил по роще. И говорит собутыльникам:

— Я уже бывал с двадцатилетними, тридцатилетними и сорокалетними дамами, но с девятитысячелетней — не приходилось заниматься. И подошел к одному изваянию, приобнял, и начал делать движения, обозначающие сами понимаете что. На следующую ночь товарищи по общежитию проснулись от его страшных криков. Он хрипел и просил не давить на него так сильно, он молил о пощаде. Зажгли свет, позвали врача. Но Гена Баранцевич уже испустил дух. Все лучшие медики города пришли на вскрытие, которое производил Попов. И что же? И сердце, и легкие, и все остальные органы у Баранцевича были в порядке. И до сих пор никто так и не знает — от чего он умер.

Компания молодых людей в студенческой форме над чем-то весело смеялась в беседке, под ажурным каменным мостом курлыкала речка Еланка, которую студенты давно прозвали Медичкой, так как университет первоначально имел только медицинский факультет, а река была свежа, чиста, как юная девушка. В отдалении в деревянном доме тявкали десятки собак. Ольга пояснила, медицинский факультет покупает у населения собак, кошек и крыс для медицинских опытов. Поставщиками всей этой живности чаще всего бывают томские мальчишки, а иногда и девчонки.

— Так с детства в души закладывается жестокость! — заметил граф.

— Что же делать? — пожала плечами Ковнацкая. Наука требует жертв. Впрочем, сейчас мы посетим с вами лабораторию, где обходятся без издевательств над животными.

Они вошли в обширный зал, который был весь занят странным сооружением в виде огромного пустотелого кольца.

Их встретил большелобый крепыш, профессор Борис Петрович Вейнберг.

Он выслушал Ольгу и сказал:

— Ах, это беженец из порабощенной Европы? Ну, так пусть знает, что, перебравшись в Сибирь, он попал не в логово к медведям. Вот, господин Загорский, действующая модель. В вакуумной трубе в экспрессе, мчащемся с помощью электромагнитных сил со скоростью восемьсот километров в час, пассажиры будут дышать кислородом, а поезд будет мчать их без рельсов через горы, степи, болота и кусты. За четыре часа можно будет доехать от Томска до Москвы. Купцы меня уже теперь терзают, мол, почем будешь за билет брать, Борис Петрович? Правда, строительство одной версты такой дороги обойдется в двести тридцать тысяч рублей, а до Москвы — один миллиард рублей. Но оно и стоит того.

Борис Петрович похлопотал возле трубы, она легонько взвыла, и снаряд, выполненный в виде поезда, с бешеной скоростью помчался по трубе.

— Пока наш поезд мчится по кольцу без пассажиров, но мы думаем вскоре усовершенствовать установку и пустить в пробный рейс в качестве пассажиров — белых мышей.

— Ну вот! А я только что похвалила вас за то, что никого не мучаете в ходе научных экспериментов! — воскликнула Ольга.

— Знают ли о вашем изобретении за границей? — спросил Загорский.

— Не только знают, но я получил письмо из Америки. Они собираются прислать в Томск съемочную группу. Будут снимать фильм о летучем поезде под названием: «Чудесный безвоздушный электрический путь, или Сибирское чудо». Только вот где нам взять переводчика, чтобы объясняться с американцами?

— О, Георгий Адамович говорит на всех европейских языках! — воскликнула Ольга! Так что вы, Борис Петрович, ангажируйте его, пока он не вошел в еще в моду.

— Да-да, конечно! — разулыбался ученый, — буду рад видеть господина Загорского у себя дома. Приглашаю! Вот вам, пожалуйста, моя визитная карточка.

На другой вечер они были уже в профессорской гостиной. Квартира была с высокими потолками, с изящным камином, с картинами на стенах.

Подали чай. За роялем в две руки играли художник Михаил Пепеляев и дочь профессора. Комната наполнялась гостями. Появился молодой, крепкий, с загорелыми лицом и руками, Вячеслав Яковлевич Шишков, он был в мундире горного техника.

— Музыка и литература — вот девиз салона, — шептала Ковнацкая на ухо Загорскому, — а человек в мундире горного техника — это автор очень сильных повестей и рассказов. Говорят, что он скоро от нас уезжает. Вам повезло, вы услышите его чтение.

— А что за маленький такой старичок в очках?

Это наш герой, бунтарь, борец с деспотией, вождь Сибири, этнограф, писатель, путешественник, все что хотите. Его первая жена в одном из путешествий умерла. Его восьмидесятилетний юбилей был таким праздником, какого в Томске никогда прежде не было. Городская дума сделала Потанина почетным гражданином города. Омск и Красноярск приняли такое же решение… Вот такой гражданин!..

Компанию пополнили поэты. Ольга продолжала давать пояснения Загорскому, указывая глазами то на одного, то на другого субъекта.

— Вот этот, изящный господин, и есть знаменитый профессор Михаил Георгиевич Курлов, я вас с ним непременно познакомлю, он вас вылечит. Сидят за нашим столом и местные поэты, каждый надеется, что ему дадут возможность прочесть пару новых стихов. Где им еще найти такую благодарную аудиторию?

Чаепитие началось. Шишков прочитал отрывок из будущего романа, и в отрывке этом многие узнали родные томские улицы. Восторгам не было предела.

— Михаил Георгиевич! — обратился хозяин квартиры к Курлову, — расскажите что-нибудь интересненькое из вашей практики.

— Ну что рассказать? Ну, разве про аппендикс? Есть такой в организме придаток, который может иногда воспалиться. Так вот. Я учился на последнем курсе, летом меня послали практиковать в одну глухую деревню. Прибыл туда. Открыл в избе у зажиточного крестьянина медицинский пункт. Пошли ко мне больные. Крестьяне, вообще-то, редко болеют, работают на свежем воздухе, едят здоровую пищу. Поэтому шли с небольшими болячками, кто родинку просил свести, кто чирей вскрыть. И тут приходит крестьянка с четырнадцатилетней дочкой и заявляет:

— У моей Дуськи в кишках червяк воспалилси! Ох, мучается!

Начинаю осматривать Дуську, платье снимать не хочет, стесняется. Но как-то все же осмотрел, понял — на последнем месяце беременности. Ну, что? Дуська мне шепчет:

— У нас тятька строгий, убьет!

Я матери говорю, мол, да, аппендикс воспалился, надо Дуську в город везти, операцию делать. Дали мне подводу, повез я Дуську в город, сдал в родильное отделение. Родила она, а домой ехать боится. Пожила у меня дома некоторое время. Мальчик немного подрос, отнесли младенца к фотографу Пейсахову, сфотографировали, а фотокарточку с письмом Дуськиному отцу отправили. Смирился он. Велел дочке с внуком в деревню возвращаться, такой вот «аппендикс»!