Олег Мушинский - Черный ростовщик

Здесь даже птицы были ярче, чем в Старом Свете. Пара таких сидела чуть дальше, на уступе скалы, и крикливым пением приветствовала новый день. Это пение, собственно, и разбудило дона Себастьяна. Эспада спросонья хотел швырнуть в крикливых нахалок шляпой, но потом передумал. Птиц спасло оперение: ярко-алое и еще более ярко-желтое, оно соответствовало цветам испанского флага. Пришлось вставать. Час был уже не ранний, но, чем глубже ущелье, тем выше солнцу надо подняться, чтобы там наступило утро. В долине к тому времени уже начинался день.

Как оказалось, дон Себастьян заночевал в кривом отроге. Еще полсотни шагов, и за поворотом он увидел бы огни, горевшие на улицах города. Другое дело, что он вряд ли бы вовремя заметил обрыв под ногами. Пропасть была неглубокой, едва ли в три человеческих роста, но острые камни внизу делали ее чертовски опасной в темноте. При дневном же свете отлично были видны и сам обрыв, и узенькая тропинка, что прилепилась справа к скале и вела вниз, в долину.

Вблизи сходство с южной Испанией только усилилось. Ровные аллеи пальм напоминали Кадис. Только тут их, да и зелени вообще было значительно больше. В Кадисе она в основном сосредотачивалась в садах или во внутренних двориках богатых домов. Здесь — тоже, но при этом и буйно выплескивалась наружу, норовя захватить любое свободное пространство.

Народу на улицах хватало. Как и в Кадисе, никто никуда не спешил. Даже полуголые каторжники, что чистили канаву вдоль дороги, едва взмахивали лопатами и мотыгами, а сторожившие их солдаты только лениво поглядывали на своих подопечных. Среди прохожих, если продолжить сравнение с Кадисом, значительно чаще попадались негры и несколько реже — женщины. Иногда встречались и аборигены. Последние мало отличались от испанских крестьян, только были куда смуглее. Разве что в Испании ни на одном крестьянине Эспада не видел столько татуировок разом. Да еще взгляд. Отсутствующий напрочь. Как будто этот абориген-крестьянин пришел в город, а взгляд дома забыл. На следующем перекрестке, точно корабль по реке, проплыла мимо благородная дама в паланкине. Паланкин несли двое полуголых мулатов и сопровождала пара пышно разодетых кабальеро.

На пересечении двух улиц Эспаду остановил патруль городской стражи. Возглавлял патруль невысокий горбоносый альгвасил в ярко-красном плаще, чуть более ярко-красном камзоле и чуть менее ярко-красных штанах. В сочетании со светлыми сапогами и широкополой шляпой с опять же ярко-красным плюмажем, он всем своим обликом походил на молодого задиристого петуха, вышедшего во двор показать всем курам, кто тут самый главный. Чтобы ни у кого не возникло лишних сомнений, важную птицу сопровождали три злющих «пса» — три дюжих стражника во всем черном, в кирасах и с алебардами в руках. Стражники только лениво посматривали по сторонам, но их командир бдил за четверых.

— Сеньор! — окликнул он дона Себастьяна. — Да, да, вы?! Вы что же это нарушаете? Никак на войну собрались?

— А с кем война? — вопросом на вопрос ответил Эспада.

— Войны, официально, у нас нет, — строгим голосом сообщил альгвасил. — А вот что есть, и тоже, кстати, официально, так это строжайший королевский запрет на ношение всякого огнестрельного оружия кем попало.

И он ткнул пальцем в торчащий из-за пояса дона Себастьяна пистолет.

— Так я и есть не «кто попало», — с улыбкой возразил Эспада, мысленно кляня себя последними словами.

За три месяца плавания плюс недавние треволнения он напрочь забыл про королевский указ. Тем более что и раньше обращал на него куда меньше внимания, чем мог бы надеяться Его Величество. А он — указ — оказывается, и до Нового Света добрался.

Суть же его сводилась к следующему: Его Католическое Величество Филипп IV, Божьей милостью король Испании и еще такого количества земель, что скоро и не перечислишь, запретил своим подданным, находящимся не при исполнении государевой службы, носить при себе огнестрельное оружие. То, что дон Себастьян — благородный идальго, его нисколько не извиняло. В Испании и так уже каждый десятый — дон. И каждый из этих донов чуть что сразу за шпагу хватался. Не хватало еще, чтобы они все вдобавок палить друг в друга начали.

Поначалу подобных проказников ссылали на галеры, но в последние годы дела шли нелучшим образом, и на всех нарушителей многочисленных королевских указов галер уже просто не хватало. Тем, кому не нашлось места у весла, всегда находилось место в тюрьме. Там, правда, не заставляли работать, но зато и не кормили. Имелось ли должное количество галер в Новом Свете, Эспада не знал, да и не стремился узнать об этом на собственном опыте. Альгвасил тем временем окинул его внимательным оценивающим взглядом:

— Так-так… И кто же вы, сеньор?

В ответ Эспада предъявил свой патент. Пусть и несколько пострадавший от морской воды, тот был вполне читаемым. Главное: не пострадали ни печать, ни подпись, ни имя дона Себастьяна Эспады, хотя последнее было менее важным. Все равно в лицо здесь его никто не знал. С другой стороны, документ с размытым именем всегда внушал подозрение. Альгвасил и без того изучил его так внимательно, словно от этого по меньшей мере зависела его жизнь или даже более того — размер жалованья. Стражники проявляли куда меньше служебного рвения и больше поглядывали в сторону таверны под навесом, слева по улице. Стена там была только одна, дальняя, зато очень симпатичные девицы ловко сновали между столиками, разнося заказы и одновременно зазывая новых посетителей. Не обделяли они своим вниманием и стражей порядка.

— Похожа на настоящую, — проворчал альгвасил, возвращая бумагу, и добавил: — А мне казалось, что пехота, тем более морская, должна знать, что такое дисциплина. Надеюсь, пистолет хотя бы не заряжен?

— Нет, конечно. У меня, по правде говоря, и пороха-то нет.

— Тем более незачем носить оружие так открыто. У нас, сеньор, знаете ли, город приличный и законопослушный.

Эспада недоверчиво хмыкнул и сразу перешел в контратаку:

— То-то меня чуть не убили, едва успел с корабля сойти.

— Где и когда? — строго уточнил альгвасил.

Дон Себастьян кратко поведал о своем вечернем приключении, старательно подчеркнув свою роль жертвы. Шаг все равно несколько рискованный, но теперь, вдали от тел, рассказ представал в другом свете. Дон Себастьян не оправдывался, он сообщал, хотя мог бы — будь он виновен — и промолчать. Опять же, если прекрасная незнакомка надумала его погубить и сочинила донос, лучше упредить возможные вопросы. Одной обороной битвы не выигрывают.

Кстати, о самой прекрасной незнакомке Эспада в своем пространном рассказе умолчал. Если бы кто-то спросил, почему — дон Себастьян предъявил бы в ответ целый список причин. Начал бы с того, что недостойно благородному идальго плохо отзываться о даме — даже если она такая чертовка, что хорошего о ней сказать просто нечего, — и закончил бы тем, что роль незнакомки в несостоявшемся грабеже была декоративная. Не пойди дон Себастьян за ней, бандиты настигли бы его на дороге. Истинной же причиной было то, что Эспада надеялся снова увидеть ее, причем не через тюремную решетку, хотя и понимал, как ничтожны его шансы на это. Разве что произойдет чудо…