Эмма Орци - Тревоги любви

Голос Жюльетты прерывался от рыданий. Маргарита употребляла все усилия, чтобы увести ее из комнаты и положить этим конец неприятной сцене. Она готова была рассердиться на Жюльетту за ее детскую вспышку, если бы в глубине души у нее не таилось убеждение, что вся эта сцена была придумана и подстроена заранее опытным интриганом. Поэтому она даже не удивилась, увидев Шовелена в дверях, через которые она намеревалась увести Жюльетту. Проникнуть в его планы она не могла, но в его маленьких хитрых глазках прочла торжество.

Его присутствие придало Дезире еще больше смелости.

— Вашего аббата заставили расстаться с его добычей, — сказала она, презрительно пожимая обнаженными плечиками. — Вся Франция голодала в последние годы, и правительство, заботящееся о народе, брало везде, где можно было что-то взять, чтобы награждать тех, кто ему хорошо служит, а бесстыжие изменники умели только жадно прятать все то, на что можно было купить хлеба и мяса для голодных бедняков.

Жюльетта при этом оскорблении могла только простонать.

— Я принуждена напомнить вам, мадемуазель, — внушительно заговорила Маргарита, — что мадемуазель де Марни мой друг и что вы гостья в моем доме.

— Я и стараюсь не забывать этого, — парировала Кандейль, — но, сказать по правде, и у святого лопнуло бы терпение от наглости этой нищей дряни, которую еще недавно привлекли к суду за безнравственное поведение.

Наступило минутное молчание, и Маргарита явственно расслышала вырвавшийся у Шовелена вздох облегчения.

Вдруг до ушей участников этой сцены долетел приятный смех, и в будуар вошел сэр Перси, как всегда в пышном, безукоризненном костюме, и с грациозным поклоном приблизился к Дезире.

— Позвольте мне иметь честь проводить вас до вашей кареты, — сказал он, с изысканной вежливостью предлагая ей руку.

Позади него в дверях стоял принц Уэльский, по-видимому, беспечно болтавший с Фоулксом и Дьюхерстом, но на их присутствие никто не обратил внимания.

— Значит, я должна переносить оскорбления в доме, в который меня пригласили как гостью? — с притворным спокойствием заговорила Кандейль. — И мне, чужой в этой стране, приходится убедиться, что между всеми этими блестящими английскими джентльменами нет ни одного честного человека! Месье Шовелен, наша прекрасная родина, кажется, поручила вам оберегать честь ваших беззащитных соотечественников, и я ради чести Франции прошу вас отплатить за нанесенные мне сегодня оскорбления.

В комнате на минуту воцарилось молчание.

— Я вполне в вашем распоряжении, гражданка, — напыщенно обратился к ней Шовелен, — однако в данном случае совершенно бессилен: ведь вам было нанесено грубое оскорбление представительницей вашего собственного прекрасного, но… безответственного пола.

До сих пор сэр Перси все еще стоял, вежливо склонившись перед Кандейль, теперь он сразу выпрямился во весь рост.

— Как, опять мой предупредительный друг из Кале? — весело произнес он. — Нам, кажется, суждено всегда любезно рассуждать о приятных предметах. Угодно стакан пунша, месье… э… Шовелен?

— Я должен просить вас, сэр Перси, отнестись к делу с соответствующей серьезностью, — строго произнес Шовелен.

— Серьезность всегда неуместна, сэр, — сказал Блейкни, вежливо подавляя зевоту, — особенно в присутствии дам.

— Могу ли я из этого заключить, сэр Перси, — настаивал Шовелен, — что вы намерены извиниться перед мадемуазель Кандейль за то, что леди Блейкни оскорбила ее?

— Видели вы, сэр, последний фасон галстуков? — с добродушнейшей улыбкой спросил сэр Перси, пряча красивые руки в широкие карманы белого атласного костюма. — Я хотел бы обратить ваше внимание.

— Сэр Перси, — твердо сказал Шовелен, — если вы не желаете принести мадемуазель Кандейль извинение, которого она вправе ожидать, то согласны ли вы, чтобы мы с вами скрестили шпаги, как два честных джентльмена?

— Это еще вопрос, сэр, — медленно произнес Блейкни, глядя сверху вниз на маленького француза, — действительно ли мы будем представлять двух честных джентльменов, скрещивающих шпаги?

— Сэр Перси!..

— Что угодно, сэр?

— Разумеется, если один из нас окажется трусом и захочет уклониться от поединка… — Шовелен не докончил начатой фразы, презрительно пожав плечами.

— Остановитесь, любезный! — с нетерпением заговорил вдруг принц Уэльский, до сих пор не вмешивавшийся в разговор. — Вы говорите, не думая. Сэр Перси Блейкни — английский джентльмен, а законы этой страны запрещают дуэль, и я со своей стороны не могу, конечно, позволить…

— Простите, ваше королевское высочество, — перебил его сэр Перси с невозмутимым добродушием, — ваше высочество не уяснили себе положения вещей. Мой предупредительный друг вовсе не предполагает, что я стану нарушать английские законы, он думает, что я отправлюсь с ним во Францию, где разрешаются дуэли и… э… прочие подобные мелочи.

— Ну да, я понимаю желание месье Шовелена, — согласился принц, — но каково ваше мнение, Блейкни?

— О, я, разумеется, принимаю вызов! — беззаботно ответил сэр Перси.

Трудно объяснить, почему за этими словами, сказанными так беззаботно, последовало гробовое молчание. Такие сцены были не редкостью в лондонских гостиных, и английские джентльмены не раз переплывали Ла-Манш для решения подобных недоразумений по континентальному способу. На этот раз каждый из присутствовавших чувствовал, что здесь разговор шел не об обыкновенной дуэли.

— Джентльмены! — раздался вдруг голос его высочества. — Мы забыли о дамах. Милорд Гастингс, исправьте, пожалуйста, эту непростительную оплошность. Ссоры между мужчинами не для нежных дамских ушей.

Маргарите хотелось крикнуть: «Не допускайте этой чудовищной дуэли! Рыцарь Алого Первоцвета, мужеству которого вы удивляетесь, которого так любите за его отвагу, стоит лицом к лицу со своим смертельным врагом, явившимся сюда, чтобы погубить благородного друга несчастных!»

Сэр Перси угадал, какая буря происходила в сердце жены, и в его устремленном на нее взоре было столько любви и спокойной уверенности, что Маргарита невольно повиновалась ему и, взяв за руку Жюльетту и сделав низкий реверанс принцу, вышла из комнаты. В дверях она еще раз оглянулась на мужа, и ее взгляд говорил ему, что она не выдаст его тайны в час грозившей ему серьезной опасности, как не выдала ни разу в счастливые времена его успехов. Затем она с улыбкой удалилась, пропустив вперед Дезире Кандейль, ставшую вдруг молчаливой и сосредоточенной.

— Черт возьми, месье, — обратился принц к Шовелену, — мне кажется, мы присутствуем при шутке, которая ничем серьезным не кончится. Я не могу позволить моему другу Блейкни ехать по вашему желанию во Францию, куда ваше правительство не пускает подданных моего отца без специальных паспортов и без указания определенной цели.