Николай Дмитриев - Обязан выжить

Женщина повернулась, удобно, как-то по-домашнему устроилась под боком мужчины, и вдруг молчавшие до сих пор стенные часы, прошипев старым механизмом, начали мелодично отбивать время…

После отъезда Егорыча коммунальная кухня осталась прежней. Все так же чадили керосинки, шумели примусы, переругивались хозяйки, а то, что бывший сосед Егорыча таки отделился и народа здесь стало чуточку меньше, даже не ощущалось.

Примус на одном из столов неожиданно фыркнул, сбивая набок синий язык пламени, и хозяйка, тут же вооружившись иголкой, принялась чистить горелку, остальные начали заинтересованно поглядывать в ее сторону, и за общим шумом никто даже не заметил, как со двора в кухню вошел участковый.

Милиционер окинул привычную картину глазом и зычно поздоровался:

— Здорово, бабы!

Женщина, возившаяся с горелкой, как раз прочистила отверстие и, подняв голову, всплеснула ладонями.

— Ой, Иван Степаныч пришли!

Общее внимание мгновенно перекинулось на участкового, и женщины дружно загалдели:

— Иван Степаныч, ай случилось чего?

— Иван Степаныч, чайку!

— С сахаринчиком, чай, за день намаялись…

За этими словами крылось не только общее уважение к участковому, но и почти не скрываемая женская тяга к мужскому общению. Пожалуй, что-то от этого женского настроения передалось пожилому милиционеру, он не чинясь присел к ближайшему столику, снял свою пропотевшую фуражку и с легкой усмешкой согласился:

— Ну ладно, бабоньки, возьму грех на душу…

Некоторое время он сосредоточенно пил заправленный жженой корочкой кипяток с сахарином, потом покосился на предложенный ему белый сухарик и, вытерев ладонью проступившие на лысине капельки пота, вздохнул:

— Ну, бабоньки, за угощение благодарствую, только не обессудьте, у меня дело.

— Так говори, Иван Степаныч, говори, мы завсегда…

Участковый поставил стакан на стол и прокашлялся.

— Жилец от вас тут выехал…

— Это Егорыч, што ли? — женщины начали переглядываться.

— Ну да, выехал.

— Так, значитца, опознать требуется, нет ли тут кого похожего…

Женщины испуганно замерли, глядя, как освободивши на столе место, участковый неторопливо разложил целый веер фотокарточек, и только когда был положен последний снимок, посыпались несмелые вопросы:

— Иван Степаныч… Неужто с Егорычем что?.. Жалко ж…

— Ох, бабы, бабы… — участковый укоризненно покачал головой. — Конечно, народ вы жалостливый, но, опять же, непонятливый. Ну чего вы всполошились? Вы на карточки глядите. Тут все здоровые, красивые, вон и совсем молодые есть, а вы, эх…

— Ну, извини, Иван Степаныч, если чего, мы ж бестолковые, да и боязно…

— Да чего там, я понимаю… — участковый махнул рукой. — Глядите!

Женщины с неприкрытым интересом принялись рассматривать фотографии, и мгновенно недавний испуг сменился привычным гомоном:

— Не…

— Не он, бабы…

— Не он!

— Егорыч-то — старый тюхтяй, а тут эвон, образованный какой-то, в очках…

— Так и у Егорыча очки!

— Так рази ж такие? А тут вон, с защипкой!

— А молодой-то, молодой!

— Дак, вить, это ж Витек, племяш Егорыча! Он фотку показывал!

— Точно.

— Племяш, да, а он не похож, не…

— Да как не похож? Похож, только моложе ентот…

— Во-во, да где ж это видано, у нас старый жил, а там вдруг молодой заделался.

— А ты — похож, похож… Похож, как ты на артистку!

— А ну, бабы, тихо! — строго прикрикнул участковый, гася начинающуюся ссору в зародыше, и встал.

Потом косо напялил фуражку, поправил ее и только после этого сказал:

— Последний вопрос. Вещи у него были, как уезжал?

— Да какие там вещи! Так, чемодан…

— Ну, не скажи. Он, правда, старый, но хорош… Кожаный, сносу нет!

— А те, что Митька-сосед на вокзал возил?

— Ну да, купил он. Диван с полочкой и стол со шкапчиком, точно…

— Со шкафчиком — это хорошо… — Участковый принялся собирать фотографии.

— Так что случилось-то, Иван Степаныч? — задала вопрос одна из самых любопытных.

— Ну вот, опять за рыбу гроши… — милиционер аккуратно сложил фотографии в потертую дерматиновую сумку и разочарованно заключил: — Сами ж не признали никого. А раз так, не про него и речь… Ну все, прощевайте, бабоньки. Пойду пока…

Обведя строгим взглядом столпившихся вокруг женщин, он проверил, плотно ли застегнута сумка, и твердым шагом пошел к двери.

С улицы долетел пронзительный визг трамвая, сворачивавшего за угол, и начальник, скривившись как от зубной боли, отошел от окна. Вернувшись к столу, он грузно уселся и тяжело посмотрел на стоявшего перед ним капитана.

— Ну что, влипли мы с тобой, друг ситный, а?

— Да… — вздохнул капитан и переступил с ноги на ногу. — Кто б мог подумать…

— А началось-то все… — начальник сокрушенно покачал головой. — С обычной драки, мать их…

Капитан мгновенно сообразил, что же так угнетает хозяина кабинета, и, словно оправдываясь, заго ворил:

— Но как вы решили… Ну, что там, казалось бы… Оговорил с пьяни, и все! А не оставь вы его тогда тут, ой-ой, что могло б быть…

Капитан заметил, что после этих слов лицо начальника сразу просветлело, и уже совсем другим, бодрым голосом заключил:

— Зато теперь главное есть… Связь!

— Это ты верно… Теперь пахать и пахать… — начальник оживился и перешел на деловой тон. — Ладно! Что у тебя там?

— Докладываю, — капитан раскрыл папочку. — Установлено. Контакт у «цветочницы» с «дядей» регулярный. Трижды заявлялся к ней самолично с цветами, букетом.

— Стоп! — начальник дернулся и забарабанил пальцами по столу. — Это что ж получается? Он к ней с букетом, а она цветочки в витрину и ходи мимо, читай информацию… Так, что ли?

— Не замечено.

— Чего не замечено?

— Букетов этих в витрину не ставили. Проверено.

— А цветов? Россыпью? — начальник пристально посмотрел на капитана.

— Никак нет, — отвечая строго по уставу, капитан весь подобрался.

— Так уж и нет? — спрашивая, начальник даже привстал из-за стола.

— Ну, как сказать… — капитан стушевался. — Изменения в витрине есть, цветы ж, они, как это, вянут…

— То-то и оно! — начальник удовлетворенно вздохнул и сел на место. — Что дальше?

Капитан хотел было раскрыть папку, но, перехватив насмешливый взгляд хозяина кабинета, доложил по памяти:

— Информации из дома «племянника» по связи «дяди» с «цветочницей» нет.

— Что, служанка болтать перестала? — хмыкнул начальник.

— Да нет. Как сорока мелет, но про «цветочницу» ни словечка. Считаю, подозрительно…

Капитан подошел к столу на полшага и, чуть снизив голос, как бы конфиденциально предложил:

— А может, того, к «цветочнице» поближе?

— И думать не смей! — начальник строго глянул на подчиненного, как бы решая, напоминать или не напоминать, и в конце концов сказал: — Там задача одна — сидеть тихо и смотреть! И вообще, вокруг «цветочницы» на цирлах ходить и дышать в тряпочку, понял?