Сергей Хачиров - Ксанское ущелье

— Ах ты квашня! — плюнул Васо, слушая эту перепалку. Он было рванулся вперед, но Карум удержал:

— Погоди. Может, следом за Батако и стражники явятся?

— Он же, шакал, отца задевает!

— Не горячись. Михел и сам ему ответит. Вот увидишь…

Михелу же было не до перебранки.

Сухими, скрюченными от долгой работы пальцами он мял телячью шкуру. Не верила душа в печальную участь сына, хотел порадовать его, если появится в селении, мягкими да легкими ноговицами. И понимал: вряд ли скоро увидит сына. Не кого-нибудь помял в драке, а самого князя. Разве простит ему властелин этих мест такое неслыханное оскорбление?

Слова Батако больно задели, но он промолчал. Любым необдуманным поступком, далее словом можно повредить сыну — так теперь думал Михел.

Батако он не боялся.

Если дело дойдет до драки, друзья Васо его в обиду не дадут.

А слова — что? Слова — ветер: вылетели — и нет их.

Пропустив мимо ушей колкость насчет своей бедности и неразумного поведения сына, Михел как только мог миролюбиво и спокойно сказал:

— И что тебе, Батако, неймется? Что тебе в родном ауле все не по душе? Никак не пойму.

— А ему обидно, что это не он князя приголубил, а твой Васо! — крикнул смеясь Сослан.

— Очень уж ты разговорился в такое неспокойное время, Сослан! — усмехнулся Батако — Смотри, как бы в один прекрасный день не расстаться тебе со своей умной головой!

— Что тебе моя голова? Ты о своей заботься!

— И то верно. Ты с такими разговорами и сам ее потеряешь.

— Тут ты прав! — вскочил с места Сослан. — Доносчиков у нас развелось, хоть отбавляй. Стоит человеку чихнуть, а уж над ним пристав стоит: чего расчихался? По какой такой причине?

— Ты на что это намекаешь? — налились багрянцем щеки Батако.

— У тебя что, мозги высохли? Никак не сообразишь!

Ссора могла зайти далеко, и, беспокоясь за неосторожного дружка своего сына, Михел решил потушить ее.

— Хватит вам! Разошлись, как петухи! — махнул он рукой. — Вижу, сабля у тебя, Батако, княжеской не уступит. Не дамасской ли стали? Огнем горит!

Батако клюнул на приманку:

— Еще бы не гореть! От знаменитого кубачинца привезли — из Дагестана! Железо можно рубить.

Для горца разговор о сабле — настоящая музыка. И Сослан уже глядел на клинок богача сосредоточенно и завистливо, но форс держал.

— А-а, — сплюнул он насмешливо, — только с виду хороша… Такой крапиву во дворе рубить!

— Крапиву? — взвился Батако. — Это ты своей крапиву руби. Она, видно, только на это и годится!

— А твоя вроде бритвы?

— Может, проверим?

— И проверим!

— Получаешь зазубрину — с саблей прощаешься. Идет?

— Идет!

— Твой свидетель?

— Дзыбын!

— А мой — Михел!

Сослан выхватил из ножен клинок.

— Бей!

Зазвенела сталь. Нихас бросил дела, следя за бойцами.

— А-а, напрасно Сослан заспорил. У Батако клинок, видно, в самом деле из доброй стали.

— Точно. Огнем горит!

— Посмотрим, посмотрим. Сослану сабля тоже от прадеда досталась. Вроде из Турции?

— Из какой Турции? Из Армении!

— Ну, пусть из Армении. Какая разница? Там тоже умеют сталь закаливать.

Звенели клинки. Искры сыпались после ударов. Добряк Сослан, и недолюбливая Батако, щадил его, не вышибал из рук оружие, а самолюбивый Батако из сил выбивался, чтобы показать, как он владеет саблей.

— Хватит! — поднял руку Михел.

Бойцы остановились, переводя дыхание, Сослан протянул саблю Дзыбыну, Батако — Михелу.

Ничего не скажешь, красивая сабля у Батако. Эфес в виде головы льва — оскаленная пасть, злые глаза, волнистая грива.

Старик перевел взгляд на клинок, и брови его поползли вверх. Не видя этой выразительной мины, Батако победоносно поглаживал усы.

— Ну? — не вытерпел он ожидания. — Дзыбын!

— А что я скажу? — огрызнулся тот, протягивая саблю Сослана сгрудившимся около него мужчинам — Хорошая сабля. Какой была, такой и осталась.

Сабля пошла по рукам, ни у кого особенно не задерживаясь.

Перемигиваясь и пряча усмешки, мужчины стали расходиться по своим местам, возвращаясь к занятиям, что были прерваны этим пустым спором.

— Недаром говорят: бьешь другого — сам остерегайся!

— А-а, горбатого могила исправит.

— Это уж точно.

— В глухое ухо кричи не кричи…

Слыша эти тихие насмешливые голоса, Батако засопел:

— Михел, ты что молчишь? Воды в рот набрал?

Цыцыл услужливо протянул руку за хозяйской саблей:

— Давай!

— Бери, пусть полюбуется на свою пилу.

— Что ты сказал?! — взревел Батако.

— Что слышал. Проиграл ты.

Не зная, на чем и на ком сорвать злость, Батако, бешено вращая глазами, ринулся к коже, которую до злосчастного спора мял в руках Михел. Он схватил ее и швырнул к ногам Дзыбына:

— Возьми, Дзыбын! Это тебе!

Михел молча опустился на камень, положил на сухие, острые колени тяжелые и черные, как сама земля, руки с узловатыми венами. Много всяческой работы повидали они, и, наверно, их горькая усталость подтолкнула Сослана.

Неповоротливый, нескладный Дзыбын еще только сдернул с головы шапку, чтобы поблагодарить хозяина, а уж потом подобрать неожиданный подарок, а на кожу уже опустилась нога Сослана:

— Не слишком ли ты разошелся, Батако?

— А по-твоему, я уже и не хозяин своему добру?

— Дядя Михел, — медленно спросил Сослан. — Чья это кожа?

— Я думал, моя. Он сам отдал мне ее, а теперь отбирает…

— А ты мне заплатил за нее? — скривился Батако.

— Как же я мог заплатить? Мы же договорились: весной неделю на твоем огороде отработаю. А где еще та весна? Забирай, коли твое слово не стоит и плевка. Забирай!

— Значит, так! — вспылил Сослан. — Оттого что мой клинок крепче, на старике решил отыграться?

— Ну, что ты, в конце концов? Я погорячился, а он с упреками…

Михел покачал седой головой:

— Эх, Батако, Батако… Я, оказывается, упреками забросал… А как ты хотел? Чтоб я выделанную кожу тебе отдал и еще спасибо сказал, в ножки поклонился? Знаешь, что моего Васо рядом нет… Погоди, придет срок, за все сполна заплатишь…

— Подумаешь, испугал… Что мне твой Васо?

— Да уж если он князю не простил обиды, — гордо выпрямился Михел, и его седая, клинышком, бородка задрожала от гнева, — то уж от тебя-то и дня бы не потерпел!

— Правильно говоришь, отец! Не потерплю! — раздался над нихасом голос Васо.

Друзья шагнули на площадку. Васо впереди, Карум за ним.

Земляки шумно приветствовали:

— Васо! Откуда ты взялся?

— И Карума в абреки берешь?

— Здравствуй, Васо! Здравствуй, дорогой!

Михел счастливыми и тревожными глазами смотрел на сына. Давно ли ушел тот на лесосеку с Нико, а как возмужал!

Осунулся, правда, похудел, но не беззаботный юноша перед ним, воин.

Завистливо косился на крест патронташей на груди товарища, на винтовку за его плечами Сослан. Он обнял Васо, начисто забыв о Батако, о ссоре, шутливо тузил Карума: