Валерий Гусев - Мстители двенадцатого года

Алексей шагнул к нему.

— Кто вы?

— Жан Гранжье, офицер Драгунского Его Императорского Величества полка.

— Где вы нашли эту вещь? — Алексей показал ему кольцо.

— На груди сраженного мною русского гусара, сударь.

— Не стыдно было?

Француз беззаботно пожал плечами.

— Какой стыд, сударь? Война… Вон гляньте, — и он указал на дружную цепочку пленных по обочине, сидевших со спущенными штанами. — У войны свои законы и принципы. Там не место стыду, сударь. Сильный берет у слабого, оружный у безоружного, победитель у побежденного. Живой у мертвого.

И вдруг стал вглядываться в лицо Алексея. Спросил неуверенно:

— Это были вы, господин офицер?

— Это был я.

— Искренне сожалею, — чуть наклонил голову, поморщился, потревожив болью ухо. Которого уже не было.

— У меня была записная книжка…

— Да, просмотрел я ее. В нее были вложены письма.

Взорвался доселе молчавший Буслаев:

— Чужие письма, сударь, читать неприлично!

В ответ — безмятежный взгляд.

— Я рассчитывал найти в них важные сведения.

— А что за сведения вы искали в карманах вами же убитого, как вы полагали, офицера?

— Закон войны суров. Он порождает и героев…

— И мерзавцев! — перебил его Буслаев. — Очень жаль, что Фигнера на вас нет! Сашка быстренько бы отдал приказ поставить вон к той сосне и прибить к ней свинцовыми пулями.

— О! Фигнер! Беспощадный полковник…

— Подполковник, — будто это имело какое-то значение, уточнил Буслаев.

— За его голову назначена очень большая сумма.

— За голову князя Щербатова, — Буслаев положил Алексею руку на плечо, — тоже назначена сумма. Так что вы, сударь, без выигрыша. Остались при своих. А то и похуже.

— О! Князь! Я счастлив, что вы остались живы после моего удара. Поверьте, я искренне сожалею.

Буслаев расхохотался.

— Князь, как вы его поняли? О чем он искренне сожалеет? Что вы живы остались? Или о своем ударе?

— Да шел бы он к чертовой матери, — Алексей отвернулся: рядом осадил коня Волох.

— Алексей Петрович, батюшка вас требуют!

— О! — француз едва не хлопнул в ладоши. — У вас воюет вся семья! Мой отец остался дома, он не очень молодой и очень мирный человек. А мой брат, тоже Жан по первому имени, затерялся в вашей большой России. Нет, нет, он не воин, он служил гувернером или домашним учителем в семействе очень благородного человека — тоже князь и очень богат. Но где сейчас мой брат, увы, мне неизвестно. Вполне допускаю, что с ним расправились ваши дикие крестьяне.

— Я сейчас зарыдаю! — усмехнулся Буслаев.

Француз вскинул голову.

— Вы, сударь, упрекнули меня в плохом воспитании из-за каких-то писем, а сами находите позволительным безнаказанно оскорблять беззащитного пленника, который не имеет возможности защитить свою честь! Вот это неблагородно.

— Право! Да хоть сейчас. Волох, возьми из трофеев какую-нибудь саблю. Сейчас я ему второе ухо отрежу.

— Я бы язык ему отрезал, — буркнул Волох. — Саранча!

— Прекратите, корнет, — вполголоса заметил Алексей Буслаеву. — Дуэль в военное время есть преступление.

Буслаев хмыкнул в кулак.

— А вы сильно изменились, господин поручик, — лукаво напомнил он. — Не так давно не вы ли обнажили шпагу на поединке?

— Дурак был, — признался Алексей. — И зол без меры.

— Господин полковник ждут, — деликатно кашлянул Волох.

В палатке отца корнет Александров водил пальцем по карте, раскинутой на складном столике. Он явно обрадовался Алексею, мило покраснел.

— Я рад видеть вас, князь.

— Да, счастливый случай нас свел, примите мою благодарность.

— Вы, ребята, — усмехнулся отец, — еще ножками друг дружке пошаркайте. Чай будешь пить? Или что другое? Тогда слушай. Корнет со своим взводом идет в разведки. Как раз мимо той избушки, где твоя милашка тебя лелеяла. Можешь гостинчик ей послать. Корнет с удовольствием доставит. Иди-ка в обоз да присмотри там что-нибудь повеселее. Красну ленточку, к примеру. Или ухват новый. — Отец был весел. Наверное, тем, что Алексей не пустил глубоко в сердце измену Мари. — Волоху твоему я уже приказал сакву приготовить.

Батюшка славно распорядился. Саква — дорожный мешок конного солдата длиной в полтора аршина — могла вместить в себя не одну только красну ленточку. В таком мешке прочной льняной парусины всадник возил за собой и белье, и другую пару штанов, и полушубок с теплыми рукавицами, и пару сапог, и подковы на все четыре копыта с набором гвоздей, и шильце с мыльцем, и многое еще, чтобы в походе быть как дома, когда всегда и все под рукой, когда знаешь, где взять и куда обратно положить.

Волох тут же расстарался: набил мешок, как боров брюхо. Коробок свечей — не сальных, а чистого воска, наряды какие-то, сухари солдатские, сахарная голова, леденцы, небольшой походный самовар на складных ножках и три серебряных стакана к нему, даже зачем-то бутылка красного вина — для бабки, наверное. Туда же уместились роговой гребень, сережки с бирюзой, платочек в красных цветах, поясок тонкой кожи…

— Ты не казак! — в сердцах укорил его Алексей. — Ты — сваха! Ровно приданое собрал. Чем бы тебя поучить?

— Вам виднее, — Волох отвернулся. Покопался в возке, что-то еще выгреб из него, умял в сакву. — Вы — благородие, а мы — люди вольные. Что думаем, то и делаем. — Он затянул ремни. — Пойти доложить полковнику.

Алексей, пользуясь случаем, покопался в телегах, где навалом лежало оружие, выбрал саблю — тяжеловатую, но по руке, отобрал пистолеты.

В палатке, на столике, карты уже не было, а замерла в ожидании откупоренная бутылка коньяка и раскатились печеные картошки.

— Садись, Лешка. Корнет посошок возжелал выпить.

Алексей улыбнулся:

— Батюшка, кто же коньяк картошкой закусывает?

— А я не коньяк картошкой закусываю, — сердито поправил его отец, — а картошку коньяком запиваю. Корнет, прошу к столу.

Тут же на столике, невесть откуда, появились хорошие закуски.

Александров по-птичьи пригубил коньяк, что-то мелко поклевал и встал:

— Разрешите отправляться, господин полковник?

— В добрый час.

Волох откинул полог, проводил корнета долгим взглядом:

— Скачет ладно. По-нашему, по-казачьи. — Помолчал, сел на сундучок в угол, принялся облупливать печеное яйцо. — А всеж-ки не казак. Либо баба, либо девка.

— Да что ты заладил? — полковник разлил коньяк. — Какая тебе в том печаль?

— Жалею я его. Девке на войне все ить в большую тягость. Малую нужду справить — и то забота немалая.

— Да с чего ты взял?

— Кушает как мышь.

— Это как? — полковник в изумлении задержал бутылку над стаканом. — С писком, что ли?

— Ест все, но мало.

— Тьфу, дурак! Ты лучше командиру оружие в порядок приведи. А то все жрешь, пьешь да выдумываешь.