Валерий Гусев - Мстители двенадцатого года

Характерно то, что среди декабристов были почти все ветераны Отечественной войны. И это объяснялось просто: они лучше узнали свой народ, прониклись отвращением к крепостному праву, ну и повидали просвещенную Европу.

Алексея, как ни хлопотала матушка, как ни велики были его заслуги перед Отечеством, сослали в Сибирь.

Совершенно неожиданно отправилась в Петербург Мари Гагарина, назвавшись невестой Алексея, вручила Бенкендорфу прошение на государево имя. Бенкендорф взялся ее отговаривать — Мари настаивала — он доложил ее прошение Николаю.

Если Александра любили не многие, то Николая не любил никто. Даже его офицеры — за холодную жестокость, мелочный педантизм, придирки, злопамятность.

Государь пожал плечами, сказал безразлично, с тусклым взглядом:

— Невеста… Пусть едет, ежели неймется. Только объявите ей, Александр Христофорович, что жены наказанных мною заслуживают некоторого снисхождения, тогда как невеста, заведомо рассчитывая вступить в брак с преступником, на подобное смягчение участи не имеет ни малейшего права.

— Ваше Величество, осмелюсь доложить, что означенное положение ей было мною разъяснено.

— Настаивает?

— Настаивает, Ваше Величество.

— Пусть едет, не чините препятствий.

Мари отдала сына в Кадетский корпус, где уже, стараниями Алексея, проходил обучение юный Алексей Петрович Волох, и собралась очень быстро.

…Оленька проводила Мари до первой станции, передала с ней Алексею письма, теплую одежду и обещание навестить его следующим летом.

Как уж Алексей принял Мари, нам сие неведомо…

« Да, этот корсиканец талантливо построил великую французскую армию, но бездарно проиграл великую русскую войну. Его гений, его неотразимая прежде стратегия оказались бессильными против мудрости престарелого русского фельдмаршала и гнева русских людей.

Они дали нам достойный отпор и преподали незабываемый урок: мы пришли отобрать чужое — они поднялись защитить свое. Свои святыни, свою землю, своих жен и детей, свое скудное имущество. И Бог дал им силы.

Для меня война, можно сказать, окончилась счастливо. Я изранен, болен, я не разбогател. Но меня не съели на обратном пути мои товарищи, мои кости не растащили волки и одичавшие собаки, мои мертвые глаза не выклевали мерзкие вóроны — я остался жив и вернулся во Францию.

За это я благодарен “дикому и страшному” русскому народу-победителю, который оказался мудрым, сердечным и вовсе незлобивым к побежденным.

Попав в плен, я успокоился, справедливо полагая, что война для меня окончилась. И, положа руку на сердце, в плену мне оказалось много лучше, чем в строю. Конвойные относились к нам снисходительно, не помня зла, которые мы им причинили. Кормили простой, грубой, но здоровой и сытной пищей. Вина не давали (иногда, впрочем, русские офицеры угощали нас водкой), но поили вкусным напитком под названием “квас”. Он прекрасно утолял жажду и даже был несколько хмелен. Наших раненых лечили так же старательно, как и своих. Все это было непонятно. А самое непонятное случилось однажды зимним утром.

Русский офицер приказал нам выйти из барака, где мы имели ночлег, построил и махнул перчаткой на запад.

— Идите домой, завоеватели. Догоняйте своего императора».

Этой фразой были окончены записи французского офицера Ж.-О. Гранжье.

Мемуары г-на Гранжье, к сожалению, не были опубликованы. В распоряжении автора оказались лишь некоторые из них отрывки и письма в Париж, кои размещены нами в соответствующих местах по тексту.