Владимир Куницын - Спецназ Его Императорского Величества

Услышав лошадиный всхрап и дробный стук копыт по мерзлой земле, поручик догадался, что приближается конный отряд. Он хотел посмотреть кто едет, но повернуться не смог — резкая боль пронзила бок, разноцветные круги побежали перед глазами, и пришлось снова устойчиво встать на четвереньки, уперевшись взглядом в грязные пальцы. Из горла непроизвольно вырвался громкий стон.

Подъехавшие всадники остановились за спиной, и, даже повернув голову, Азаров не мог их видеть.

— Вот живой кавалергард, ваше величество! — громко прозвучала фраза на французском.

— Я вижу, маршал! Русские кавалергарды совершили сегодня подвиг и чуть не сорвали мои планы. Это настоящий противник! Нужно учиться у них мужеству, господа! Свезите этого офицера на мой бивуак, пусть доктор Ларрей посмотрит, что можно сделать для этого героя.

Отряд поскакал дальше, а поручик почувствовал, как его подхватывают под руки. Боль, притаившаяся в боку, резко ударила во все тело, и Андрей провалился в беспамятство, как в темную воду Тверцы.

Вновь Азаров очнулся, лежа на носилках. Боль по-прежнему составляла главное в его ощущениях, но она стала другой — тупой, занимающей большую часть туловища. Андрей осторожно провел рукой по груди и понял, что с него сняли кирасу. Он лежал в одной рубахе, но не чувствовал холода. Бок перевязан. Оглядевшись, на сколько это возможно, слегка поворачивая из стороны в сторону голову, поручик увидел сидящего рядом ротмистра в форме драгуна Московского полка с перевязанным окровавленными бинтами плечом.

— Живы, поручик? — ротмистр слегка поморщился.

— Не знаю, — честно признался Азаров, — а кирасу мою не видели, ротмистр?

— Кирасу? — удивленно протянул драгун. — Нет. Китель вот лежит, а кирасу не видел. Откуда ей взяться? Вам же, кавалергардам, кирасы не положены.

— Это сейчас. У меня отцовская. Командир эскадрона полковник Репнин никогда не возражал, если в бой надеваю. Она отцу жизнь спасла, мне тоже. Если выживу.

— Выживете! Ларрей сказал, жить будет.

— Кто это?

— Личный доктор Наполеона. Посмотрел вас, в госпиталь определил. Сказал: ничего страшного, только пулю вытащить надо.

— А где мы?

— На бивуаке Бонапарта.

Андрей замолчал. Он почувствовал, что к ране телесной начинает прибавляться душевная. Раз он здесь, то его подобрали на поле боя, почти на самых высотах, французы. Это не может означать ничего, кроме того, что высоты остались за противником. Значит, армия коалиции разбита и отступила. Или случилось чудо?

— Я Андрей Азаров, поручик Кавалергардского полка. Могу я узнать ваше имя, ротмистр?

— Конечно, граф Лев Каранеев, Московский драгунский.

— Очень приятно, граф. Вы не знаете, чем закончилось сражение? Меня подстрелили перед полуднем. Что дальше произошло?

— Мы наголову разбиты и отступили. Наполеон празднует победу.

— Не может быть!

Поручик замолчал. Сражение проиграно! Генеральное сражение проиграно! Полк разбит, он в плену у французов. Десятки тысяч людей погибли, русское оружие посрамлено. Как же это могло случиться?! Ведь еще вчера в победе никто не сомневался, разгром Наполеона было делом решенным. Чувство горечи, во много крат большее, чем боль в боку, заполнило Андрея.

Ларрей в сопровождении трех помощников подошел к лежащему напротив и чуть сбоку офицеру с красивыми чертами лица, но бледному и осунувшемуся настолько, что Азаров не сразу его узнал.

— Он не выздоровеет, — услышал поручик хрипловатый, будто простуженный, голос Ларрея, внимательно рассматривающего рану, — слишком нервный и желчный этот офицер.

— Кто это? — спросил Каранеев, имея в виду раненого.

— Личный адъютант главнокомандующего, князь Волковский.

Последующие дни поручик Азаров провел с ротмистром Каранеевым в госпитале на соседних койках, потом графа вместе с другими выздоравливающими определили в другое место, о котором Андрею не было ничего известно.

Серый рассвет не отличался от вчерашнего — сырого и туманного. Медленно светлеющая пелена немного добавляла видимости, но в целом все ограничивалось небольшим пространством бледно-серого шатра, в котором лишь три-четыре десятка изнуренных людей медленно брели, не разбирая дороги. Люди шли молча, говорить было не о чем, а ругаться, поливая все на свете пустыми проклятиями, уже никто не мог, потому что для любой брани нужны эмоциональные силы, которые тоже не беспредельны.

Мало кто понимал, куда идет колонна, состоящая из тех, кому удалось пройти по плотине или успеть перебраться через лед Сачана. Но кто-то там, впереди, всю ночь вел колонну, пусть медленно, но почти не останавливаясь, спасая остатки русского войска так нещадно растрепанного французами.

Данилов шел вместе со своим полком, точнее, с тем, что от него осталось, ведя в узде измотанную не меньше, чем он сам, лошадь, спотыкающуюся каждую минуту. Он шагал, как заводная кукла, не думая, зачем идет, куда и долго ли еще будет продолжаться это движение, являющееся смыслом жизни. В голове не было никаких мыслей, и все, что сейчас заполняло душу Николая, выражалось одним словом — пустота. Похожее состояние, кажется, владело и остальными участниками этого марша: пехотинцами, артиллеристами и кавалеристами; рядовыми и штаб-офицерами; ранеными, едущими на немногочисленных подводах, и теми, кого пощадило оружие врага. И только те, кто вел колонну, измученные не меньше остальных, шли вперед, имея определенную цель, не давая пустоте поглотить себя.

До полудня генерал Дохтуров вывел в Чейч, где находился Кутузов, остатки батальонов и эскадронов южного фланга, которые вчера поздно вечером считались полностью уничтоженными или взятыми в плен.

Главнокомандующий армии коалиции, Михаил Илларионович, не смог уснуть до утра, и это вполне естественно после вчерашнего сражения. Бегущие пехотинцы, оставляющие без прикрытия орудия, и отчаянно атакующие кавалергарды, вгрызшиеся в позицию гвардейцы и французские колонны, рвущиеся на Праценские высоты, нескончаемой вереницей шли перед мысленным взором, заставляя мозг искать те решения, которые могли бы привести к другому исходу сражения. Конечно, лучший вариант заключался в том, что не следовало атаковать Бонапарта. Через месяц в дело вступила бы Пруссия, и французскому императору пришлось несладко. Но Александру I слава нужна немедленно, и все доводы отвергались, практически не рассматриваясь. Далее диспозиция. Ее поручили составлять Вейротеру на том основании, что в прошлом году австрийские войска здесь, на Аустерлицком поле, проводили маневры. Можно подумать, что маневры заменяют опыт реальных сражений с Наполеоном! В результате Багратион, один из лучших генералов коалиции, оказался на малозначительном участке сражения с малочисленными войсками. А Буксгевден с основными силами бездарно возился около двух деревушек, давая время французам нанести сокрушительный удар в центре. Вот так! Карты были сданы, и пусть Кутузову на руки совсем не дали козырей, играть дальше пришлось ему.