Дэвид Геммел - Македонский Лев

— Действительно, какие? — произнес он, вставая. Поклонившись ей, он повернулся и зашагал к солдатскому лагерю, проверить часовых до того, как позволить себе роскошь сна.

Сзади в экипаже лежала и не спала Федра с ёкающим сердцем. Когда Парменион взял ее на руки, она была разбужена силой его духа. Это было слишком сильно, чтобы прочесть, и она была омыта морем образов необыкновенной яркости. Но через все образы проходило одно и тоже видение. Именно это и заставило Федру слышать биение своего сердца так громко, от этого у нее пересохло во рту и задрожали руки.

Всю жизнь Федра знала единственный способ избавиться от проклятия ясновидения. Ее мать сказала ей о нем.

— Когда ты отдашь себя мужчине, силы твои увянут и умрут, как розы зимой.

Мысль о том была столь отвратительна, что Федра предпочла жить с проклятием, чем избавиться от него таким способом. По правде, эта мысль была по-прежнему отвратительна ей — но награда! Она воскресила в памяти видение, снова видя перед собой славное будущее.

Как она могла не рискнуть?

Сев на подушках, она обернула шаль вокруг плеч и посмотрела на звезды, ярко светившие в окно экипажа. Она слышала, как говорили парменион и Олимпиада у костра. Его голос был мягок, почти любезен, но слова были сухими, и рождены они были его внутренней силой.

— Я смогу полюбить его, — заверила себя Федра. — Я добьюсь этого. — Но она не верила в это. — Так или иначе, это неважно, — прошептала она. — Мне не обязательно любить его.

Она дождалась, пока уйдет Парменион, и претворилась спящей, когда в экипаж забралась Олимпиада. Медленно текли часы. Подобравшись, Федра выскользнула из повозки и крадучись пробралась через лагерь, отыскав место ночлега Пармениона; он соорудил себе лежак вдали от солдат в тенистой лощине. Когда она посмотрела на его спящую фигуру, храбрость почти покинула ее, но, собравшись, она выскользнула из платья и легла рядом с ним, осторожно натянув на свое стройное тело единственное одеяло. Некоторое время она лежала смирно, так и не набравшись храбрости разбудить его. Но видение вновь посетило ее — еще сильнее, чем прежде. Ее пальцы осторожно тронули кожу на его груди. Его по-прежнему невозможно было прочитать, разные сцены просачивались сквозь нее волнами и заполняли ее чувства.

Ее рука скользнула ниже, лаская его живот. Он забормотал во сне, но так и не проснулся. Ее пальцы коснулись пениса — и на миг она отпрянула. Собрав всю храбрость, она дотронулась еще раз, обхватив пальцами, чувствуя, как он напрягается под ее прикосновением. Тогда он проснулся и повернулся к ней. Его правая рука обхватила ее, ладонь легла на плечо, соскользнула на грудь.

«Я получила тебя!» — подумала она. — «Ты мой! И наш сын станет Божественным Царем. Он будет править миром!»

И она вновь узрела видение, в котором Царь Сражений вел свое войско через весь мир.

Первенец Пармениона.

Мой сын!

Дерая легла на кровать и отпустила цепи своей души, вылетев из храма и воспарив в голубое зимнее небо. Вдалеке собирались тучи, предвещая грозу, но здесь у моря стоял ясный день. Чайки летали и ныряли вокруг ее невидимой формы, и она восхитилась их свободой.

Она стремительно перелетела море, пересекла берег Халкидики, напоминающий очертаниями трезубец, взяла направление к Пелле — разыскивая, как всегда, любимого, который определил ее судьбу и разочаровал ее. Она нашла его в тронном зале… и пожелала, чтобы выбрала другой день для путешествия. Ибо рядом с ним стояла Олимпиада.

Печаль поразила Дераю, как удар.

Мать Темного Бога!

Мать ребенка Пармениона.

Ненависть тронула ее, и ее видение поплыло. — Помоги мне, Повелитель Вселенской Гармонии, — молилась она.

Она увидела, как Олимпиада бросилась в объятия Филиппа, увидела мгновенный след ревности на лице Пармениона.

«Что мы сделали с тобой, любовь моя?» — подумала она, вспомнив годы, проведенные с Тамис, как они пытались предотвратить рождение Темного Бога. Как говорила старая жрица, Парменион был Мечом Истока, единственным человеком, способным помешать Кадмилосу родиться во плоти. Как же наивны были они… и как глупы. Тамис тайно манипулировала событиями в жизни Пармениона, создав из него воина, равного которому не было во всем цивилизованном мире: бойца, убийцу и непревзойденного стратега. Все это для того, чтобы он был готов разрушить планы Темного Бога. Вместо этого они добились противоположного результата.

Гнев Дераи возрастал. На миг она не желала ничего, кроме как использовать всю свою силу, чтобы уничтожить ребенка во чреве Царицы. Испугавшись этого своего импульса, она перелетела обратно в Храм.

И здесь ее гнев сменился печалью, потому что она пролетела над своим собственным телом, видя измученное заботами лицо и тронутые серебром волосы. Когда-то она была такой же красавицей, как Олимпиада. Когда-то Парменион любил ее. Больше нет. Нет, подумала она, если Парменион увидит тебя теперь, он отвернется, его глаза будут прикованы к молодой коже и земным прелестям таких девушек, как Олимпиада.

Вернувшись в свое тело, она проспала два часа.

Ее разбудил Левкион. — Я подготовил для тебя ванну, — сказал он. — И еще я купил три новых одеяния для тебя на рынке.

— Мне не нужны новые одеяния. И у меня нет денег.

— Одежда, которая у тебя есть, обветшала, Дерая. Ты начинаешь выглядеть как нищенка. Так или иначе, у меня есть свои деньги.

На миг ей захотелось упрекнуть его, но она отбросила эту мысль. Левкион был воином, который добровольно решился на путешествие к Храму, чтобы служить ей. И он ничего не просил взамен.

— Почему ты остался? — спросила она его, глазами духа изучая его орлиное лицо, такое острое и волевое.

— Потому что я люблю тебя, — ответил он. — Ты это знаешь. Я говорил это довольно часто.

— Мой суетливый характер причина тому, что я спрашиваю по многу раз одно и то же, — призналась она, — но я чувствую, что виновата, потому что у нас никогда не будет ничего больше того, чем есть сейчас. Мы — брат и сестра, сейчас и навсегда.

— Это больше, чем я заслуживаю.

Она прочертила невидимую линию на его щеке, провела пальцем вдоль подбородка. — Ты заслуживаешь гораздо больше. Не нужно возвращаться к воспоминаниям о нашей первой встрече — то был не ты. В мире есть такие силы, которые используют нас, подчиняют нас, отвергают нас. Ты был околдован, Левкион.

— Знаю, — сказал седоволосый воин. — Я тоже изучал Мистерии. Но Темному нужно лишь возрастить то, что уже есть внутри нас. Я чуть не изнасиловал тебя, Дерая, и я мог тебя убить. Не знал, что в моей душе могла быть такая тьма.

— Тише! Тьма живет в каждой душе, Свет — тоже. Для тебя Свет был — по большей части — сильнее. Гордись. Ты спас мне жизнь и остался моим единственным другом.