Х.Байрамукова - ВЕЧНЫЕ ВСАДНИКИ

Табун двигался вперед медленно, «попасом». Солтан с отцом то садились на траву, то поднимались и шли за косяком. Отец то и дело срывал травинки, показывая сыну и объясняя, от какой болезни какая трава и цветок лечит.

– Вот это – «собачий язык». Помнишь, он растет и у нас в ауле. Его прикладывают к свежей ране, и она быстро затягивается. А вот и одуванчик. Он в ауле тоже растет, но тут красивей. А это медовый цветок. На-ка, сорви и пососи. Вкусно?

В самом деле, это был удивительно сладкий и душистый цветок.

– А вот таких красивых больше нигде не увидишь, кроме как здесь, – сказал отец, сорвав нежный цветок, переливающийся красками.

У Солтана снова, как вчера, когда поднялись из долины на эти горные луга, возникло ощущение, будто здесь разлили огромный флакон духов и их запах не уходит и никогда не уйдет. Он вспомнил случай, когда отец с матерью собрались пойти на ыстым – на праздник в честь рождения ребенка, – наряжались и хотели надушиться из большого флакона, на котором было написано «Тройной одеколон». Но вдруг отец выронил его, и флакон, упав на щипцы, разбился. После этого в доме целую неделю стоял запах одеколона. А здесь, наверное, всегда стоит такой запах, хотя никто ничего и не разбивал.

Отец показал ему еще траву тихтен.

– На-ка, ешь ее, – сказал он, – это дикий чеснок – черемша, но уже не молодая. Лучше всего она самой ранней весной. Целебная!

И Солтан с удовольствием поел черемшу, хотя она была уже жестковатая.

Туган прилег. Устал бедняга. Голова торчит над цветами, а спина белеет сквозь траву.

– Туган отдыхает. Набегался! -сказал Солтан и побежал к нему, лег рядом и обнял его за шею.

Но жеребенок не собирался прохлаждаться, он быстро вскочил на ноги и полетел по лугу, снова нарушив покой матери.

Солнце, чистый воздух, отличная трава, незамутненный ручей— что еще нужно, чтобы спокойно пастись лошадям? Спокойно было на душе у табунщиков.

– Если бы всегда так, то пасти коней и не трудно, – вздохнул отец, лежа на боку и покусывая травинку. Его карие глаза смотрели куда-то далеко. – Но бывают и очень тяжелые минуты в нашей работе, сынок. Посмотри туда, в лощину, видишь лес? Там таятся волки и ждут удобного момента, чтобы напасть на лошадей, на овец, на коров. Тут волки особенно хищные и ловкие, так что приходится смотреть в оба.

– А волк разве сильней лошади? – спросил Солтан.

– Как тебе сказать… Лошадь сильнее, но она – мирное животное. А волк -хищник, он научился разбойничать… Впрочем, ты – табунщик, значит, сам насмотришься всего.

Солтану захотелось показать отцу, как он умеет обучать лошадей. Раздался двукратный пронзительный свист, да такой, что отец закрыл уши руками и удивленно посмотрел на сына, еще не успевшего убрать пальцы изо рта. Солтан выжидающе смотрел на косяк. Отец ждал, что же означает этот свист. Он смотрел по направлению взгляда сына и заметил, как Гасана подняла голову от травы, поглядела в сторону Солтана и направилась к нему. Туган круто остановился на бегу и тоже пошел к Солтану. Жеребец, вожак косяка, встрепенулся и беспокойно оглядывался по сторонам.

– Здорово ты их приучил слушаться! – похвалил отец, когда Гасана и Туган подошли к Солтану. – На-ка, дай им хоть по полконфетки.

Шли дни, все было спокойно. Случая проявить геройство Солтану пока не представлялось.

Отец или его напарник всегда брали Солтана с собой. Он уже знал самые «травные» места, умел пасти лошадей.

Однажды, к его радости, мать прислала ему вместе с учебниками сумочку с сахаром. Расходовал он его бережно: расколол кусочки и баловал своих любимцев только тогда, когда они послушно выполняли его команду.

Табунщики Солтана хвалили, потому что он понимал характеры лошадей и пас их старательно. Но ему хотелось сделать что-нибудь необычное. Он в своем воображении сражался то с волком, то с барсом, напавшим на Тугана, или же боролся, чтобы спасти Гасану и Тугана во время страшных стихийных бедствий. Ведь он мужчина, он ничего не должен бояться. В день отъезда из дому сюда он не дал маме поцеловать и обнять себя, чтобы не уронить свое мужское достоинство. Мать этого никогда не поймет, она думает, что в горах его стережет беда. Отец – другое дело, он все понимает, потому что сам ничего не боится.

Оба табунщика, Абдул и его напарник, пасли коней по очереди, а подпасок у них – Солтан. Каждое утро табун выгоняли на новый участок пастбища, чтобы на тех загонах, где кони уже попаслись, трава могла подрасти.

Косяк – это лошадиное семейство. Во главе каждого из четырех семейств – жеребец. Он и есть самый лучший табунщик: все время находится настороже – то выходит вперед, то рысит назад, подгоняя кобылиц и журя их за что-то. И все время глаз коневодов должен быть неусыпным.

Солтан загорел, возмужал. Он временами стыдил себя за то, что стал собирать цветы. «Веду себя, как девчонка, – корил он себя, – хотя пасу табун на самом Бийчесыне!» А через минуту снова склонялся к разноцветью луга, потому что невозможно было устоять. Вот бы увидела этот луг «А»! Она так любит цветы!

Сегодня за табуном ходит отец. Высокий, кряжистый и загорелый, он чувствует себя здесь полным хозяином. Голова отца в белой войлочной шляпе издали тоже кажется Солтану цветком. Солтан будто только теперь, в горах, впервые увидел отца, любуется всем его мужественным обликом.

– Папа, а когда мужчина становится мужчиной? – спросил Солтан, прервав мысли отца.

Отец приостановился, глаза его стали теплеть, улыбаться. Он ответил:

– Думаю, тогда, когда совершит подвиг. Но совершит не ради пустого бахвальства, а во имя других людей. Вот как, сынок.

Солтан задумался, хотя и не очень хорошо понял ответ отца. «Что значит – во имя других людей?» – размышлял он. Значит, для мамы, папы. Шайтана, деда Даулета, ну пусть и для «А»? А что Солтан может сделать для них? Конечно, ничего, они все сильнее его, кроме «А». Значит, ему, Солтану, никогда не стать мужчиной? Его мысли перебил отец:

– Будет дождь, раз надвинулись тучи и голова Эльбруса закрыта.

Солтан, как и отец, расторочил свою бурку. И вовремя: с неба уже начали падать крупные капли. Дождь в горах собирается очень быстро и всегда льет как из ведра.

Куда и делось солнце, которое только что озаряло альпийские луга!

Жеребцы забеспокоились, навострили уши. Каждый из них старался согнать косяк в кучу, а забота табунщиков – сгрудить все косяки, причем жеребят – в самую середину.

Дождь ливневый, шерсть лошадей сразу намокла, с нее текли струи.

Доставалось и Солтану: с краев шляпы Солтана натекло за ворот, тело стало мокрым.

Погромыхивала гроза. Стало темно, будто это и не день. Отец и Солтан, верхами, кружили вокруг табуна очень осторожно, чтобы не вспугнуть коней, а то они ринутся к скрытой в тумане горе, к ее скалистым и опасным уступам. Кобылицы пока еще не метались, опекали жеребят, но видно, что им тревожно. Они боялись жеребцов и не делали лишнего шага в сторону.