Симона Вилар - Ассасин

Когда Мартин вернулся с кинжалом, Уильям чуть пошевелил головой, но боль снова стрельнула, и он остался лежать, глядя на склонившегося к нему ассасина.

– Ну, вот я и в твоих руках, парень, – попытался улыбнуться тамплиер. – У тебя есть возможность поквитаться со мной за причиненную некогда боль.

– Я ее заслужил, мессир. Но та боль, то чувство вины, что я носил в себе столько лет, была куда острее всего, что я испытал у ваших палачей. – И, повернувшись к Ласло Фаркашу, он попросил: – Приподнимите и держите его, мессир.

– Что ты собираешься со мной делать, Мартин?

Выслушав ответ, Уильям скривил губы.

– Бойца из тебя и впрямь сделали отменного, парень, но лекарь ты весьма посредственный, как я понимаю. Ну да ладно, какой уж есть… Но послушай воина, который не раз проделывал подобное: не стоит вытягивать стрелу тем же путем, каким она вошла. Лучше проталкивай вперед, чтобы она вышла сзади, да только сперва отломи это проклятое оперение у моих глаз.

Он сам командовал своей операцией! И понимал, что, если стрела не задела кости, она выйдет, если же ее не достать…

Думать об этом не хотелось, и Шампер постарался отвлечься, спрашивая Ласло, как вышло, что тот надолго исчез перед боем, они уже и помолиться за его душу успели, но потом вдруг появился в самый разгар схватки? Придерживая раненого маршала, Ласло стал отвечать: выслеживая ассасинов, он просто оказался в неудобном месте на скале; люди Старца Горы расположились как раз вокруг него, и тамплиер был вынужден весь день наблюдать за ними, затаившись, но не имея ни малейшей возможности улизнуть. Вот он и выжидал, а когда уже в темноте ассасины поскакали, он кинулся по их следам и…

Шампер уже не слышал его слов.

Боль захлестнула Уильяма, он чувствовал себя беспомощным и ничтожным, не замечал, что колотит кулаком по земле, но слово свое все же сдержал – не кричал, а только шипел сквозь сжатые зубы, пока сознание его не погасло.

– А теперь рана в боку, – произнес Мартин, когда прижег рану на лице и перебинтовал голову маршала.

Надо было успеть, пока де Шампер не очнулся, да и уложить его теперь можно было нормально, а не почти выворачивая голову, когда из нее торчала стрела.

– Ты что-то понимаешь в таких ранах? – спрашивал Ласло.

Мартин молчал.

К ним из лесу вернулись уцелевшие после стычки с ассасинами крестоносцы – кто постанывал при ходьбе, кто, наоборот, приободрился и уже весело помахивал острием копья, на котором красовались пронзенные длинные рыбины. Рыцарь Юг де Мортэн приказал воинам не мешать врачевать маршала, и они сгрудились у костерка, потрошили пойманную форель. Рыбы было довольно много, ее частично обмазали глиной и испекли на углях, а частично сварили, использовав в качестве котелка шлем одного из воинов. Переговаривались, что напоят рыбьим отваром мессира Шампера, когда тот очнется.

– Он сейчас ничего не сможет съесть, – сказал, присаживаясь подле них, Мартин, закончивший возиться с раной тамплиера в боку. – В крайнем случае сможет пить воду.

– Маршал так плох? – волновались крестоносцы.

Мартин лишь пожал плечами, и его больше не спрашивали. Стали молиться за своего командира.

Поедая испеченную рыбу, Мартин обдумывал положение Шампера. Рана в боку была не так и глубока, как он сначала опасался, но он не знал, задеты ли жизненные органы. А еще ему не понравилось то, что от удара порвалась кольчуга и раскрошившиеся звенья плетения, вмятые в тело, оказались в кровавом месиве раны. Мартин промыл и очистил ее, насколько это было возможно, но за успех поручиться не мог.

И все же он недооценил Шампера. Тот, отлежавшись до вечера и отдохнув, смог подняться и сесть у костра. Сидел, правда, скособочившись, голова была перевязана поперек лица, и там, где вынули стрелу, под скулой, сквозь повязку проступала кровь. Кровоточила и рана в боку, отчего мучила жажда, и тамплиер то и дело жадно пил воду. Но ни разу не застонал, даже сказал, что если все они отдохнули, то могут тронуться в путь, пока их не обнаружили люди Синана. Благо теперь у них есть лошади. Шампер даже полюбопытствовал у Мартина, как вышло, что его белоногий Незерби (он так и называл коня – Незерби) не был раздавлен под камнепадом? Мартин пояснил: погнав рыцарских скакунов к месту обвала, он сидел как раз на коне маршала и соскочил с него, когда уже приблизился к опасному проему среди скал. У него на глазах Незерби вроде побежал за остальными лошадьми, но, видимо, отстал от них, и каменная лавина его не задела. Они ведь слышали одинокое ржание, когда уходили. Ассасины же, у которых не так много хороших лошадей, не преминули забрать коня себе. Ведь именно на Незерби позже сидел их предводитель во время нападения.

– Мне показалось, что ты знаешь этого человека, – произнес Шампер, стараясь не думать о боли, когда взбирался на своего вновь приобретенного любимца. – По крайней мере предводитель фидаи звал тебя во время схватки.

Да, мы старые приятели, – отозвался Мартин, устраиваясь на лошадином крупе позади Ласло. – И, зная этого человека, скажу – он ради благосклонности имама на все пойдет. Сабир очень опасен. Он ловок, умен, упорен, предприимчив. И все же почти всегда мне удавалось обойти его.

– Не бахвалься, что ты лучше любимчика Синана, – тронув поводья своей лошади, сказал Юг. – Лучше докажи это, сумев вывести нас из этих проклятых гор.

Они стали обсуждать дорогу, но Уильям не участвовал в разговоре – чувствовал себя слишком слабым, слишком неуверенным, даже несмотря на то, что сидел на любимом коне, который повиновался малейшему движению его колен или просто шел вместе с другими лошадьми, ибо порой Уильям просто сидел на нем, облокотившись о луку седла и ничего не соображая от боли. В голове от жара так мутилось, что он дважды чуть не поехал не в ту сторону, но когда Ласло предложил пересесть к маршалу и править его конем, решительно отказался. И все же Уильям был настолько слаб, что каждое движение давалось ему с трудом, в седле он сидел скособочившись, весь в поту, и кровь проступала сквозь повязки, особенно от раны в боку. Сквозь нараставший гул в голове он уже едва слышал стук лошадиных копыт, глухими ударами отдававшийся в его венах.

Беглецы ехали всю ночь, и маршал выдержал этот переезд. Но к утру его силы стали таять, и он уже не возражал, когда кто-то оказался позади него. Он оглянулся и встретил взгляд ярких голубых глаз. Надо же – не Ласло, а Мартин. Его былой враг… его спаситель.

Потом начался бред. Сквозь волны жара и боли Уильям чувствовал, что ему что-то говорят, причем громко и настоятельно, но слова накатывали гулом в такт ударам сердца. Щека и рана за ухом, где вышло острие, горели, однако пульсирующая боль в боку донимала куда сильнее, и каждое движение отдавалось острой болью до паха. Он слабел…