Симона Вилар - Ассасин

Когда коннетабль удалился, Мартин отправился к своим пуленам и от них узнал новость, которую обсуждали по всей Акре.

– Убить такое количество пленных сарацин? – поразился он, услышав о предстоявшей завтра казни, вопрос о которой будет окончательно решен, если от Саладина не поступит сведений. – Да ведь их более двух с половиной тысяч! Это будет настоящая резня!

– А разве Саладин не приказал казнить наших пленников христиан? – отвечали ему вопросом на вопрос. – И кто из пуленов не ведает, что султан никогда не щадил наших пленников – ни при Броде Иакова, ни при Хаттине. А вы, мессир, как уроженец Аскалона, должны знать, что султан рубил головы христианам перед стенами вашего города, а король Бодуэн лил слезы, видя это, но был не в силах остановить бойню безоружных!

Мартин промолчал. События, связанные с нападением Саладина на Аскалон, произошли тринадцать лет назад – он был тогда еще юнцом. Но пулены, потерявшие все и не забывшие прежних обид, люто ненавидели сарацин. Другое дело, как к упомянутой вести отнесутся крестоносцы. Они носят знак креста и служат Спасителю, который принес в мир милосердие.

Однако особого милосердия Мартин ни у кого не заметил. Укутавшись в накидку, опустив на лицо капюшон, он бродил по Акре, переходя из одной корчмы в другую, прислушивался к речам собравшихся на паперти храмов и на улицах, но везде слышал одно и то же: война есть война и Ричарду нет смысла щадить неверных, которые однажды снова могут выступить против него.

– Мы здесь для того, чтобы убивать сарацин, – говорили люди со знаком креста на туниках. – И если более двух тысяч из них можно уничтожить за один день без потери хотя бы одной христианской жизни, это замечательно.

Более двух тысяч жизней!

Мартин ужасался. Ему не впервые было убивать, но он понимал, что, если король Ричард Львиное Сердце запятнает себя подобной массовой казнью, о нем будут говорить как о кровожадном убийце.

Но пока как о кровожадном убийце говорили как раз о Салах ад-Дине. Даже мусульмане на рынках твердили, что султан обесславит себя, если не заплатит выкуп и позволит свершиться казни. И они поднимали голову к небу, следили за полетом голубей, которые то и дело уносились в ставку Саладина с посланием, что крестоносцы не намерены более содержать пленных эмиров. Все понимали, что это означает, все надеялись, что присущие Саладину благородство и великодушие не позволят ему оставить в беде единоверцев. На это же наверняка надеялись и пленники Акры. В тот день их охрана была усилена, вооруженные крестоносцы охраняли подходы к крепости, где содержали в заточении солдат акрского гарнизона, никто не мог передать им весть о решении, принятом главами крестового похода, и сарацины знали лишь то, что время их пленения на исходе. Они тоже молились и даже пели под тяжелыми сводами узилища, радуясь предстоящей свободе.

К вечеру во всех храмах Акры проходили службы. Церкви были полны. Собравшиеся крестоносцы, не сводя глаз с большого распятия над алтарем, пели De profundis [21] «Из глубины» – начало покаянного псалма, который читается как отходная молитва над умирающими ( лат .). о своих врагах, которых завтра будут убивать.

«Лицемеры! – возмущался Мартин. – Они готовы к убийству, хотя их Христос учил: “Не убий”»! Нет, напрасно он проникся к этим людям симпатией. Ему надо было уехать от них при первой же возможности. Может, этой ночью? Но сейчас это особенно опасно, учитывая напряжение, царящее в городе, да и люди султана наверняка патрулируют окрестности. Понимает ли Саладин, что крестоносцы более не намерены играть в навязанную им игру в долгий восточный торг?

– Наши люди готовы проявить себя? – спросил у него коннетабль во время ужина.

Высокий пост Мартина при Иерусалимском короле вводил его в окружение Гвидо, и он нередко присутствовал на трапезе Лузиньянов. В тот вечер мнимый Фиц-Годфри тоже был приглашен в покои короля, где на низких восточных столиках были расставлены всевозможные яства – восхитительный барашек в меду с толченой мятой и мелкими зелеными фигами; рыба под сливками, котлеты из телятины в миндальном молоке, всевозможные фрукты, легкие вина и прохладный шербет. Мартин неспешно пробовал то одно, то другое блюдо, не отвлекаясь на горькие мысли и сомнения, – все же работа есть работа, а убивать ему и раньше приходилось. Правда, никогда не доводилось резать безоружных, причем в таком количестве.

– Они ждут, что принесет им грядущий день, – ответил он коннетаблю, поднося ко рту бокал с разбавленным водой розоватым вином.

Король Гвидо ел с таким же завидным аппетитом. Прожевав кусочек нежнейшего барашка, он сказал:

– Некогда я был пленником султана Салах ад-Дина и знаю, как он умеет извлекать из всего выгоду. И уверен, что султан хладнокровно пожертвовал акрским гарнизоном, чтобы не платить деньги. Наверняка даже объяснил своим приверженцам, что сохранить двести тысяч динаров для них куда полезнее, чем жизнь двух тысяч посрамивших себя в войне с крестоносцами единоверцев.

Лицо Гвидо, который был прекрасен, как златокудрый архангел, при этом оставалось холодным. Видимо, он не забыл унижений, какие перенес в плену у султана. И хотя после поражения при Хаттине Саладин повел себя благородно, прилюдно усадив его подле себя и во всеуслышание заявив, что «правитель не убивает правителя», на короле Иерусалима остался отпечаток пребывания в плену, когда он едва ли не выполнял обязанности слуги. Гвидо жаждал отмщения. Он хотел показать Саладину, что не только сарацины имеют право проливать кровь иноверцев. Кровь убиенных пару дней назад христианских невольников давала ему возможность отомстить – око за око, как говорится.

– А вы не опасаетесь, что казнь такого количества пленников опозорит крестоносцев и их предводителей? – осмелился все же заметить Мартин.

Оба брата Лузиньяна перестали есть, воззрившись на него.

– Эй, мессир красавчик!.. – стал подниматься со своего места Амори, имея при этом самый грозный вид. – Обожди, брат! – жестом остановил его Гвидо.

Взгляд его золотистых, как светлый мед, глаз неожиданно стал колючим.

– Дорогой мессир Фиц-Годфри, – произнес он своим мягким голосом. – О каком позоре может идти речь, если мы сражаемся с врагами, которые не щадят наших пленных? Но теперь настало время убедиться, что и мы можем быть опасны. Разве худо устрашить наших врагов перед наступлением? Вы с этим не согласны?

– Я слишком мелкая фигура, чтобы с моим мнением считались, – опустив длинные ресницы, молвил в ответ Мартин. – И я выполню ваш приказ во всем, кроме одного: я не стану палачом!

Гвидо улыбнулся своей чарующей лучезарной улыбкой.