Жорж Санд - Прекрасные господа из Буа-Доре

Но маркиз остановился, видя залитого слезами Марио.

Мальчик поддался вдохновению, он имел доверие, но ум других не работал столь же быстро и столь же верно, как его; сомнение, страх и стыд завладели им. Он ослушался Мерседес, которая плакала и дрожала.

Люсилио посмотрел на него внимательным взглядом, который вызвал в нем робость, маркиз отверг его пылкое объятие, а ошеломленный Адамас не мог без колебания удостоверить схожесть почерка.

— Ну же, не плачьте, мое дитя, — сказал возбужденный маркиз, беря из рук Адамаса письмо своего брата и смятую истрепанную бумагу, которую принес Марио. — Что с тобой, Адамас, и почему ты так дрожишь? А что это за бумага, испачканная черным? Мой Бог! Да это же следы крови! Придвиньте свечу, Адамас, ну же!.. Ах! мои друзья! Ах, господь Бог, который на небесах! Жовлен! Адамас! Взгляните сюда! Уж не галлюцинация ли у меня? Этот почерк, это действительно почерк моего дорогого брата? А эта кровь… Ах, мои друзья! Как трудно глядеть на это… Но… Марио… откуда ты это взял?

— Читайте, читайте, месье, — воскликнул Адамас, — и вы убедитесь…

— Я не могу, — сказал маркиз, который стал бледным, — мне нужно мужество! Откуда взялась эта бумага?

— Ее нашли у моего отца, — сказал Марио, обретя храбрость, — взгляните, не то ли это письмо к вам, которое он хотел отправить. Господин Анжорран заставлял меня читать его по много раз, но на нем не было вашего имени внизу, и мы не знали, кому оно предназначалось.

— Твой отец! — повторял маркиз, как бы выходя из грез, — твой отец!..

— Читайте же, месье, — воскликнул Адамас, — и вы убедитесь.

— Нет, не сейчас, — сказал маркиз. — Если это сон, который мне снится, я не желаю, чтобы он кончался. Позвольте мне представить, что этот красивый ребенок… Иди же сюда, малыш, в мои объятия… А ты, Адамас, читай, если можешь, я же не в состоянии!

— Я сам прочитаю, я знаю его наизусть, — сказал Марио, — следите глазами.

«Месье и горячо любимый брат,

Не обращайте внимание на письмо, которое вы получите от меня после этого, и которое я писал вам из Генуи, датированное шестнадцатым числом будущего месяца, предвидя долгое и опасное отсутствие, которое могло вас встревожить, я пожелал успокоить вас предварительным письмом и таким образом предотвратить ваши попытки разыскать или просто осведомиться обо мне в этой стране, где я и желал бы, чтобы мое отсутствие не было вовсе замечено.

Поскольку, слава Богу, мне здесь более счастливо, чего я не ожидал, рассчитывая на трудности и опасности, я хочу вас с этого дня информировать о моих похождениях, которые я наконец могу рассказать вам, ничего не скрывая и не утаивая, сохранив, однако, подробности для очень скорого и очень желанного момента, когда я буду рядом с вами вместе с моей достойной и любимой женой, и если Бог это позволит, с ребенком, который в скором времени появится на свет!

Сегодня вам достаточно знать, что, тайно женившись в прошлом году в Испании на красивой и знатной даме, вопреки воле ее семьи, я должен был покинуть ее по причине службы моему принцу, и вернуться не менее тайно к ней, чтобы похитить ее от строгости ее родителей и сопроводить ее во Францию, куда мы наконец вступили сегодня при помощи предпринятых предосторожностей.

Мы рассчитываем остановиться в По, откуда я отправлю вам это письмо в ожидании того, что я сообщу вам, если будет угодно небу, о благополучных родах моей жены и где у меня будет время, которого не хватает в этот момент, чтобы рассказать вам…»

Здесь письмо было прервано какой-то непредвиденной заботой.

Оно было сложено и взято с собой в камзол путника, чтобы быть законченным и запечатанным, возможно, в По, и доверено курьеру, которые кое-как несли в эту эпоху почтовую службу в незначительных городках.

Буа-Доре очень плакал, слушая это чтение, которое устами Марио проникало еще глубже в его сердце.

— Увы! — сказал он. — Я зачастую обвинял его в забывчивости, а он думал обо мне со своего первого дня радости и безопасности! Он несомненно собирался доверить мне свою жену и своего ребенка, и я не старился бы один и без семьи! Но что же, покойся в мире на груди Господа, мой бедный друг! Твой сын будет моим и в моем горе так жестоко потерявшего тебя, я, по крайней мере, имею это утешение, ниспосланное Господом — твое живое подобие! Потому что его наружность и его изящество, мой друг Жовлен, мое сердце взволновалось с первого взгляда, который я бросил на этого ребенка. А теперь, Марио, обнимемся, как дядя и племянник, каковыми мы являемся, или, скорее, как отец и сын, которыми мы должны быть.

На этот раз маркиз уже не беспокоился о своей завивке, он горячо обнял своего приемного сына с радостью, которая сменила у него мучительные воспоминания, воскрешенные письмом.

Между тем Мерседес, которую подозрения Люсилио глубоко опечалили, сочла важным теперь заставить удостоверить правду во всех ее подробностях.

— Дай им кольцо, — сказала она Марио, — может быть, они смогут открыть его, и ты узнаешь имя своей матери.

Маркиз взял это массивное золотое кольцо и попытался повернуть, но он, человек изобретательный и знакомый со многими тайнами, никак не мог найти способ его открыть.

Ни Жовлен, ни Адамас тоже не смогли открыть кольцо, и все решили, что пока следует отступиться от этого.

— Ба! — сказал маркиз Марио, — не будем смущаться. Ты сын моего брата, вот то, в чем я не могу сомневаться. По его письму, ты принадлежишь к роду более знатному, чем наш, но нам нет нужды знать твоих испанских предков, чтобы нежно любить тебя и радоваться тебе!

Тем временем Мерседес все плакала.

— Что с этой бедной мавританкой? — спросил маркиз Адамаса.

— Месье, — отвечал тот, — я не понимаю, что она сказала мэтру Жовлену, но я хорошо вижу, что она боится, что не сможет остаться подле своего ребенка.

— А кто ей в этом помешает? Неужели я, который обязан ей такой радостью и благодарностью? Подойди, славная мавританская девушка, и проси у меня чего хочешь. Если вам нужен дом, земля, стада, слуги, видеть доброго мужа по вашему вкусу, у вас все это будет, или я потеряю свое имя!

Мавританка, которой Марио перевел эти слова, отвечала, что она не просит ничего, кроме как возможности работать, чтобы жить, но в месте, где она сможет видеть своего дорогого Марио каждый день.

— Согласен! — сказал маркиз, протягивая ей обе руки, которые она покрыла поцелуями. — Вы останетесь в моем доме, и если вам нравится видеть моего сына в любое время, вы сделаете мне приятное, потому что никакая другая женщина, кроме вас, не сможет заботиться о нем так хорошо, как его холили вы. А теперь, мои друзья, поздравьте меня с великим утешением, которое ко мне пришло, и которое, вы это знаете, Жовлен, сообразуется во всех частях с предсказанием.