Жорж Санд - Прекрасные господа из Буа-Доре

— Теперь, — сказала я этому бедняге Жану, — мне уже не страшно, и, поскольку ты не очень ловок со своей деревянной ногой, поскольку ты слегка припадаешь к тому же на здоровую ногу, я хочу помочь тебе выкопать могилу. Я никогда не пожелала зла ни одному живому существу, но, поскольку этот господин мертв, я не желаю ему воскреснуть. Есть такие люди, которые, уходя, приносят пользу оставшимся.

Я должна признать себя виновной в том, дорогой сударь, что это были все молитвы, которые мы — этот негодный Жан и я — произнесли над этим усопшим.

Таким образом, взяв заступ, мы оба вернулись в сад и подняли соломенный щит, под которым спрятали тело. Но каково же было наше удивление, сударь? Под ним ничего не было: у нас украли нашего мертвеца!

И вот мы стали искать, мы все перевернули: ничего, сударь, ничего! Мы думали, что сошли с ума, и что нам приснилось все, что приключилось в ту ночь, и я быстро побежала взглянуть, не были ли деньги видением.

И что же, сударь, если бы здесь не было вас и вы нас не расспрашивали, вы могли бы поверить, что дьявол подшутил над нами: ящик, куда я положила кошелек и драгоценности, был открыт, и все исчезло из дома, пока мы были в саду, как покойник исчез из сада, пока мы были в доме».

Заканчивая этот рассказ, Мари стала горевать о пропаже денег, и облат, только и искавший случая поплакать, стал проливать слишком искренние слезы, чтобы маркиз мог подвергнуть сомнению двойную и странную кражу, совершившуюся в их доме: полного кошелька и «усопшего мертвеца», как жалобно говорила садовница.

Во время этого дуэта сетований маркиз размышлял.

— Скажите мне, друзья мои, — снова заговорил он. — Не видели ли вы в вашем саду следов ног, а в вашем доме — следов взлома?

— Вначале мы не обратили внимания, — ответила Мари, — мы были слишком взволнованы; но, когда рассвело, мы как можно лучше все осмотрели. В доме не было ничего особенного. Туда могли войти, едва мы повернулись к нему спиной; мы оставили дверь и ящик открытыми, деньги на виду; здесь много нашей вины, увы!

— Значит, — заметил маркиз, — покойный ушел не сам по себе, и у него оказалось не только несколько друзей, чтобы унести его останки, но еще кто-то, чтобы вытащить его деньги и его драгоценности.

— Я предполагаю, сударь, что их было только двое для первого дела, а для последнего — один, который даже не был в согласии с остальными; потому что мы увидели на черноземе наших грядок следы двух пар ног, которые уходили к нашей изгороди, смотрящей на Бриант, и эти ноги, казалось, были обуты в сапога или башмаки, в то время как на песке нашего дворика были как будто следы босых ног, совсем маленьких детских ног, убегавших в сторону города. Но на тропинках уже стояла вода, и мы не могли ничего увидеть за нашей оградой.

Буа-Доре про себя рассуждал так:

«Сбежавший Санчо выследил нас и наблюдал за нами. Затем он отправился к господину Пулену, который кого-то послал или сам пришел вместе с Санчо за телом д'Альвимара, чтобы предать его погребению. Донос идет отсюда. Аббат не посмел, по неизвестной мне причине, показать этот труп своим прихожанам и публично изобличить меня. Возможно, он хотел дать Санчо время скрыться. Что касается денег, какой-нибудь мелкий воришка мог подслушать под дверью, подстеречь, когда они вышли из дома, и воспользоваться обстоятельствами: это мне довольно безразлично».

Затем, еще поразмыслив обо всех этих вещах и задав разнообразные вопросы, которые не привели ни к какому новому прояснению, он сказал:

— Друзья мои, когда мы привезли сюда этого мертвеца, лежащего поперек седла, мы оставили вам сумку, не думая ни о чем другом, кроме того, чтобы избавить наше зрение и руки от всего, что принадлежало нашему врагу. И все же на следующий день, подумав, что в этом чемодане могли находиться интересные для нас документы, мы потребовали их, и вы ответили Адамасу, что там не было ничего, кроме сменной одежды, небольшого количества белья, и никакой бумаги или пергамента.

— Это правда, сударь, — ответила садовница, — и мы можем показать вам еще полную сумку такой, какой она попала к нам. Вор не увидел ее в изножье постели, куда мы ее бросили, или же не захотел себя ею обременять.

Маркиз велел принести ее и убедился в правдивости утверждения.

И все же, пока он изучал и вертел этот предмет, ему показалось, что он нашел потайной карман, ускользнувший от внимания хозяев дома, и ему пришлось распороть его.

Тем он нашел несколько бумаг, которые унес с собой, вознаградив садовницу и калеку за их потерю и приказав им молчать вплоть до новых распоряжений.

Было больше одиннадцати часов, когда маркиз вернулся к себе в большой дом.

Марио не спал: он играл с Лорианой в бирюльки в большой гостиной, не желая ложиться спать, пока не увидит, что его отец вернулся.

Люсилио читал в уголке у огня, не отвлекаясь на детский смех, но чувствуя, как его, посреди его глубокой задумчивости, убаюкивает эта свежая и прелестная музыка, к которой его нежное сердце и восприимчивое к мелодии ухо были особенно чувствительны.

С тех пор как он изображал прорицателя перед его высочеством, дети прозвали его «господин астролог» и дразнили, чтобы вызвать у него улыбку. Любезный ученый улыбался, сколько им было угодно, не отвлекаясь от работы своего ума, поскольку доброжелательность характера и мягкость инстинктов были, если можно так выразиться, неотделимы от его тела и говорили через его прекрасные итальянские глаза, даже когда его душа странствовала в небесных сферах.

Адамас, который, несмотря на то, что обожал своего маленького графа, тосковал до того, что впадал в меланхолию в отсутствие божественного маркиза, слонялся как неприкаянный по лестнице и внутреннему двору, пока не услышал, наконец, звучный топот Пиманты и Скилиндра, и стоны дорожных камней, раздробленных колесами монументальной кареты, словно орехи и давильне.

— Вот едет господин! — воскликнул он, распахнув дверь гостиной с таким шумом и такой радостью, словно маркиз отсутствовал целый год, и побежал в кухню, чтобы самому принести согревающий пунш, составленный из вина и ароматических веществ, тонкое и приятное питье, секрет которого он берег и которому приписывал цветущий вид и крепкое здоровье старого своего хозяина.

Добрый Сильвен поцеловал своего сына и нежно приветствовал свою дочь, пожал руку своего «астролога», выпил подкрепляющее средство, поднесенное славным его слугой, и, удовлетворив таким образом всех своих домашних, протянул ноги почти в самый огонь, велел поставить рядом с собой маленький круглый столик и попросил Люсилио прочесть некоторые бумаги, принесенные им, пока Марио будет, как может, переводить их вслух.