Олеся Луконина - Чёрная маркиза

Ивонна сосредоточенно нахмурила брови, обдумывая услышанное.

— Но только об этом никому нельзя рассказывать, — быстро добавил Дидье, перебирая пальцами её кудряшки. — Это секрет, понимаешь?

Зелёные глаза-блюдца вновь уставились ему в самую душу:

— Это потому что ты пират?

Оторопев, Дидье рывком повернулся к Жаклин, которая уже выпрямилась и стояла у притолоки, глядя на них и едва заметно улыбаясь.

— Да уж, мадам Бланшар, наша дочь пошла в вас, в уме ей не откажешь. — Он снова взглянул на Ивонну. — Именно поэтому. Так уж получилось, малышка. — Дидье глубоко вздохнул и потёр лоб. — И поэтому ещё я не смогу жить тут с тобой и с мамой… и каждый день запускать кораблики в ручье… и кататься верхом… и носить тебя на плечах… и… — Он замолчал, чувствуя, что голос опять вот-вот сорвётся, и встал, держа Ивонну на руках и отчаянно глядя на Жаклин поверх её растрёпанной головы.

— Я придумаю что-нибудь, — откашлявшись, тихо сказала Жаклин. — Чтобы ты мог появляться здесь беспрепятственно и видеться с нею… с нами. Я… тоже хочу этого и придумаю что-нибудь, обещаю. Только вот сейчас тебе надо уходить.

— Да, пора, — хрипло вымолвил Дидье, чувствуя, как бьётся сердечко Ивонны под его ладонью. — Но я скоро вернусь, малышка, и привезу тебе… Господи… — Он крепко зажмурился. — Жаклин, это несправедливо.

— Я знаю, — прошептала та, неловко обнимая его и утыкаясь лбом ему в плечо. — Но я же тебе сказала — я что-нибудь придумаю. Положись на меня и скажи ей, что ты привезёшь ей…

— Щенка! — радостно прокричала Ивонна, и Жаклин застонала, а Дидье с облегчением прыснул:

— Золотые украшения с изумрудами, такими же яркими, как глаза твоей мамы, малышка… ожерелья и браслеты, и… — Он сделал драматическую паузу. — И конечно, щенка. А пока вот… — Он торопливо пошарил по карманам, проклиная себя за то, что не догадался выпросить у Марка с Лукасом какую-нибудь замысловатую финтифлюшку. Ну что же он за отец такой… — А! Вот!

— Ты обезумел, Дидье Бланшар? — грозно осведомилась Жаклин, выдёргивая Ивонну у него из рук и сердито уставившись на целый арсенал в его ладонях.

— А что? — заморгал Дидье, со вздохом отправляя за пояс пистолеты с серебряной насечкой на рукояти. — Ладно, но вот нож-то в ножнах. Им можно вырезать… куклу, и…

— Дидье Бланшар!!

— Ой… — Ивонна вдруг испуганно указала пальчиком на дверь, и оба родителя, как по команде, поглядели туда.

В дверях стояла окаменевшая, словно садовая статуя, мисс Дилан в длинной и даже на вид плотной, как панцирь, ночной сорочке.

— Par ma chandelle verte! — звонко вскричала Ивонна, нарушив всеобщее потрясённое молчание, и тогда все трое уставились уже на неё.

— Я ведь тебя просил не говорить этого вслух! — укоризненно покачал головой Дидье. — Приличные дамы этак не выражаются…. вот и мисс Дилан скажет…

О да, она скажет!

Он рванулся вперёд, вылетая в коридор, и едва успел ухватить гувернантку за плечо. И мельком подумал, что плечо это вовсе не такое уж костлявое, как ему показалось при первом взгляде. И накрепко зажал ей рот ладонью, притискивая её к стене. И проговорил, пристально глядя в её широко распахнувшиеся от ужаса глаза, совсем чёрные:

— Не бойтесь… а, чёрт! — Ему вовсе не хотелось злорадствовать при виде её отчаянного испуга, ему хотелось лишь, чтоб она поняла, что он не мог причинить Ивонне ничего дурного. — Мисс Дилан, она моя дочь, понимаете? — Глаза гувернантки ещё больше округлились, и Дидье, выпуская её, пробормотал почти виновато: — Так получилось, знаете… и… я не держу зла на вас за тогдашнее. Я рад, что вы так хорошо смотрите за Ивонной, учите её всему и всё такое… — Он внимательно посмотрел на гувернантку. Глаза мисс Дилан уже не были испуганными, они становились… строгими. — Я сам шалопай и даже читаю-то с трудом. — Он вдруг улыбнулся, озорно и открыто. — Но я бы не возражал, если б вы взялись меня учить, мисс Дилан.

Теперь он видел, что глаза у неё не чёрные, а серые, вовсе не холодные и не суровые. В них вспыхнуло… смятение?

— Этот плут и непутёвый обормот — мой законный супруг, мисс Дилан, — прозвучал сзади сухой голос Жаклин, и Дидье, взъерошив волосы ладонью, покаянно кивнул. — Отец Ивонны. И я вам обещаю, что обучать его чтению вам не придётся никогда.

— Но это было бы весело… — разочарованно протянула Ивонна, высовываясь из-за двери.

Дидье снова глубоко вздохнул и присел перед ней на корточки:

— Я буду скучать по тебе, малышка, но я скоро вернусь, обещаю. Будь хорошей девочкой, слушайся маму и мисс Дилан.

— И няню, да? — прошептала она, крепко обнимая его за шею.

— Конечно, — согласился Дидье, сморгнув.

— Уложите её, пожалуйста, в постель, мисс Дилан, — властно распорядилась Жаклин. — Я сейчас приду.

Дидье прекрасно понимал, что из него вот-вот вышибут последний дух, и потому ничуть не удивился, когда, едва спустившись следом за ним с лестницы, его жена изо всех сил притиснула его к стене, как он совсем недавно притиснул гувернантку, и зашипела, раздувая ноздри:

— Когда я говорила, что ты свободен, Дидье Бланшар, я не имела в виду, что тебе стоит обольщать наставницу собственного ребёнка в собственном доме! И это что ещё за «par ma chandelle verte»?! Я тебя спрашиваю!

Дидье мог только охнуть от боли, когда она с удовольствием пихнула его ещё раз. И выдавить:

— Я не обольщал. Я объяснял ей…

— И она поняла достаточно, чтобы отныне грезить о тебе, растреклятый болтун, ночами в своей холодной постели! Он хочет научиться читать, надо же!

На сей раз Дидье был настороже и вовремя отклонился от её острого локотка, нацеленного ему в живот. И промямлил:

— Я что-то даже не подумал…

— Пресвятая Дева! — воскликнула Жаклин, внезапно остывая и тоже прислоняясь к стене рядом с ним. — Какой я была бы дурой, если бы согласилась на деле осуществить этот брак! Да я бы спалила дотла своё сердце, вытаскивая тебя из разных постелей, холодных и горячих!

Обернувшись к ней, Дидье посмотрел ей в лицо и поднял было руку, но не решился до неё дотронуться.

— Нет! — так же горячо промолвил он, поймав за цепочку свой серебряный крестик, и поднёс его к губам. — Я никогда бы не нарушил брачных обетов без твоего разрешения, клянусь кровью Христовой. И я был верен Тиш с первой до последней минуты — всё время, пока был вместе с нею. Но ты дала мне свободу, а любви в моём сердце больше нет. И я не хочу её знать. Никогда! Моя свобода мне дороже.

— Но без любви в сердце пусто, — почти неслышно возразила Жаклин. Изумрудные глаза её блестели в полутьме коридора. — Пусто и черно, как в погасшем очаге.

Дидье на миг крепко сжал губы.

— Рatati-patata!

И снова со смехом увернулся от её локтя. А потом, отдышавшись, спросил: